Потянулись дни ожидания.
Каждое утро мужчин из гетто выгоняли на работу. Заставляли делать самые трудные и грязные дела, чистить уличные туалеты, вывозить мусор, копать канавы, разгружать вагоны. За это Абраму давали 150 грамм хлеба. И ещё 200 грамм на оставшуюся семью. Так прошёл сентябрь.
* * *
– Вчера ещё один умер, – сапожник рывком стянул с ноги остатки ботинка, критически осмотрел подошву и бросил обувь в угол. – Маялся животом три дня, а утром встать не смог. Рувима Никольского знаешь?
– Да, – кивнул провизор.
– Сын его. Десяти лет не было.
– Мы тут скоро все передохнем, – огрызнулся Абрам. – Тиф так и гуляет. Они бегут ко мне, а чем я лечить буду? Никаких лекарств нет. Ничего нет. Вышли из дома, как дураки, с одними чемоданами.
– Кто ж знал, – вздохнул сапожник.
Миша захныкал, начал просить хоть какую-то игрушку. На самом деле ему хотелось есть и было очень скучно в этой забитой взрослыми комнате. Он требовал внимания и не понимал, почему ему так плохо.
Мужчины молча покосились на хнычущего малыша, отвернулись.
Миша захныкал громче, тогда Илья достал платок, свернул из него какое-то подобие куколки, протянул брату.
– Возьми.
– Это что? – удивился Мишка. – Я же не девочка. Зачем мне кукла?
– Это не кукла, – улыбнулся брат. – Это солдат в специальной форме.
– Какая же это специальная форма, – не поверил младший. – У солдат форма зелёная или серая. А этот белый.
– А это зимняя форма, – ответил Илья. – Наступит зима, солдат ляжет в снег и его видно не будет.
Миша взял свёрнутый платок, поверив объяснению. Или сделал вид, что поверил.
– Интересно, скоро они нас увезут отсюда? – спросил Абрам. – Чего они ждут? Зима скоро, а у нас никакой одежды нет. И болеем.
– Никуда они нас не повезут, – огрызнулся сапожник. – Ицхак Яшин утром говорил с одним деревенским из Разуваевки. Немцы пригнали к ним военнопленных, заставили выкопать две ямы возле аэродрома. Как думаешь, для чего?
– Для чего? – испуганно спросил Абрам.
– Да уж не капусту на зиму прятать будут. Бежать надо, я же говорю!
– Куда бежать?
– В лес. К красноармейцам этим.
– Но ты же говорил…
– Мало ли что я говорил. Бежать надо. И драться вместе с ними. Иначе сдохнем покорно, как овцы.
– Но меламед…
– Пусть меламед свои молитвы себе в…, – сапожник запнулся, посмотрел на детей. – Короче, не помогут нам молитвы.
– А про ямы ты точно узнал?
– Точнее некуда.
– Мне надо подышать, – провизор встал.
Его шатнуло, лицо побледнело так, что даже при тусклом свете единственной свечи это было заметно.
– Куда ты на ночь глядя? – всполошилась Анна.
– Пройдусь немного. Душно.
Скрипач вернулся поздно ночью. Молча лёг рядом с женой, толкнул её в бок и зашептал на ухо.
– Я ходил к Лейбу. Яков правду сказал. И про ямы, и про Разуваевку.
– Абрам, что с нами будет? – всхлипнула Анна.
– Это всё, – Абрам прижал к себе жену, зарылся лицом в длинные чёрные волосы.
От волос неприятно пахло, мыла не было, горячей воды тоже, но Абрам помнил, как зарывался в эти волосы лицом сразу после свадьбы: они пахли душистыми травами. И бешено колотилось сердце от любви к этой женщине.
– Я знаю, что Ривка Аксельрод бегает через ограду в город. Добывает там еду. Упроси её завтра взять тебя с собой. Проберись к нашей аптеке, думаю, у немцев пока не нашлось специалиста, чтоб торговать там. Вот ключ. За кассой есть шкафчик с бутылочками из тёмного стекла. Выбери ту, что побольше. Я бы написал тебе название, но поди достань сейчас листок бумаги. Запомни так.
