– Всё это чушь! – заявил вдруг Филькин, у которого коэффициент гениальности оказался самым низким. – Говорила же нам Броня Андреевна, что у первобытного человека лоб был маленький, а мозг – почти такой же, как у нас, только неразвитый.
– Точно! – поддакнул Дубасин.
– Когда это Броня Андреевна говорила такое? – насторожился Семен.
– Как это «когда»?! Только что же она рассказывала нам про первобытного человека. Ты где был?
– Разве была история? По расписанию математика…
– Проснулся! – засмеялись вокруг. – Урок же заменили, ты что, с неба свалился? А еще гений!
– Какой он гений?! С чего вдруг? – выкрикнул Филькин. – Его же не обмеряли!
– Надо обмерить, надо обмерить, – забеспокоился Дубасин.
Однако в эту самую минуту раздался звонок.
– Ладно, – решили все, – после урока обмеряем.
Семен Никаков сидел, склонившись над своими бумагами. От недавнего ощущения собственного величия и торжества мало чего осталось. Он украдкой ощупывал свой лоб, и ему воображалось, какой поднимется хохот, если его коэффициент гениальности получится меньше ноля целых четырех десятых. И еще ему было странно, как это целый урок истории выпал у него из головы…
Тут он почувствовал толчок в бок. Светка Мямлина с округленными глазами делала ему какие-то знаки в сторону доски. Ничего не понимая, Семен посмотрел в указанном направлении и увидел учителя математики Геннадия Сергеевича, в упор глядящего на него.
– Ну? – сказал учитель.
– Что? – спросил Семен.
– Отвечай на вопрос.
Возникла пауза, под конец которой в классе послышались смешки.
– Да-а, Никаков, – вздохнул Геннадий Сергеевич, – у тебя, я вижу, хроническая рассеянность, прямо как у гениев. Садись.
Под общий смех Семен сел, но тотчас же хлопнул себя ладонью по лбу. «Рассеянность! – едва не закричал он. – Вот показатель гениальности! Нужна поправка на рассеянность!» Он схватил листок бумаги, калькулятор, ручку и, словно боясь упустить момент озарения, принялся торопливо нажимать на клавиши и записывать цифры. «„Аш“ (фактор гениальности), – едва слышно бормотал он, – равняется: к „иксу“ (коэффициенту гениальности) прибавить „икс“, умноженный на „цэ“, где „цэ“ – отношение времени пребывания человека в рассеянном состоянии… к времени его пребывания в состоянии бодрствования…»
Разумеется, он ничего не слышал и не видел из того, что происходило на уроке. Да и какое это имело значение! Ведь он, Семен Никаков, выводил новую, теперь уже окончательно верную формулу человеческой гениальности!
Часто на уроках ОБЖ (кто не знает, это обеспечение безопасности жизнедеятельности) нам говорили, что мы живём в тревожный век катастроф, аварий и несчастных случаев. Учительница рассказывала, как надо в этих случаях действовать, как спасаться самому и спасать других. Я сидел и думал о том, кого бы я стал спасать. Первым делом, конечно же, моего друга Кудрика – Вальку Кудряшова. Я представлял себе, как буду тащить его на спине, раненного. Его ноги будут безжизненно волочиться по земле (я не раз видел такое в кинофильмах). А вокруг – огонь, взрывы! Я задыхаюсь от дыма, но тащу! Я сочинил про это целую историю и пересказывал её Кудрику несколько уроков подряд, так что Тина Николаевна нас рассадила.
– Хватит, друзья, – сказала она. – Моё терпение лопнуло, – и переселила меня на свободную парту. Но мы надеялись, что за хорошее поведение нам разрешат опять сесть вдвоём.
