– Еще бы нет! – возмутился я. – С чего бы все эти повреждения умышленные? Вы это сначала докажите!
– Доказывают не здесь. Доказывают в суде старейшин. Да, парень, теперь ты влип крепко. Суда тебе не избежать.
Если бы он просто пугал меня, я бы не взбеленился. Но вижу: не пугает. Суд старейшин – это плохо. Во всех округах туда подбирают самых заскорузлых пеньков, и пощады от них не жди.
– А кстати, – говорит дежурный, – тебе уже исполнилось четырнадцать?
– Не знаю, – отвечаю я, понимая, куда он клонит. – Нет, наверное.
– Вот тут написано, что уже исполнилось. Поздравляю, ты уже взрослый. Значит, правило «не больше сорока девяти ударов» на тебя не распространяется. Осознал?
Еще бы не осознать. Не только исполосуют всю задницу и спину в придачу, но светит мне и каторга, года три, не меньше. Если совсем не повезет, то на границе с Дурными землями среди уродов.
Тут я просто решил молчать. Вижу: давить на жалость бесполезно, а спорить незачем. Послушаю, что еще плешивый скажет, а пока изображу покорность судьбе.
А плешивый сказал:
– Да знаешь ли ты, дурья твоя голова, во что ты врезался на угнанной повозке?
Молчу.
– Отвечай, когда спрашивают!
– Не знаю, – говорю. – Вроде в столб какой-то. Или он обелиск?
– Этот обелиск, олух ты этакий, есть не что иное, как часть носовой надстройки «Землянина», бесценная реликвия народа Зяби! О «Землянине» ты, надеюсь, слыхал?
Я мысленно увеличил срок моей каторги с трех до пяти лет. Кто не слыхал о «Землянине»! Этот корабль доставил первых поселенцев на Зябь, только было это чуть ли не до Потопа. Не то десять тысяч лет назад, не то все пятнадцать. Жуткие цифры. Всякий нормальный человек поморгает, увидев их, и не поймет, для чего они нужны, такие большие. На Зяби редко найдешь человека, умеющего считать хотя бы до ста.
Но о «Землянине» знает каждый. И о столбовидной реликвии, наверное, тоже. Главное, ведь я и сам когда-то знал, что она стоит в Земноводске, знал, да забыл. У меня голова вообще так устроена, что нужное в ней застревает надолго, а на ненужное я плевать хотел. Тем более во время быстрой езды, и особенно когда слоны так и суются под колеса.
Вижу: плохи мои дела. Сейчас этот плешивый отправит меня в камеру – и сиди там на баланде из брюквы, дожидайся суда старейшин. Ну да авось что-нибудь придумаю…
Пока что думали за меня. Наручники сняли. Камера оказалась на удивление – и просторная, и не душная, и персональная. На одного. Койка всего одна – значит точно одиночка. Чудеса. Это что же, я в местной тюрьме единственный задержанный, что ли? Вот уж вряд ли: Земноводск, конечно, не столица, но все же большой город, и народу в нем толчется достаточно, а где народ, там и покоенарушения. Версию насчет того, что я настолько важная персона, что достоин отдельной камеры, я даже не стал рассматривать. Что же тогда? Наверное, случайность…
Окошко было высоко, а когда, подтащив койку, я все-таки до него дотянулся, оказалось, что оно мне не в помощь: прутья железные и толстые, такие за сто лет не расшатаешь. Да и не было за окном ничего особо притягательного – внутренний дворик тюрьмы. Я так и знал.
Второй раз я удивился, когда надзиратель принес мне поесть. Баланда оказалась первый сорт, меня ни в одном воспитательном доме так сытно не кормили, не говоря уже о тюрьмах. С мясом баланда – ух! Наверное, с искусственным, но я все равно съел все дочиста и миску вылизал. Чуток вздремнул и стал скучать.
