Что-то грузной массой возникло передо мной и загородило проход. Я подняла глаза.
–Новенькая? А чего ты здесь? – голос этого человека я не узнала бы из-за своего ужасного состояния духа, но вот лицо, комплекция – да, это он! Вчерашний толстяк, получивший без рецепта две упаковки карбамазепина от заведующей.
Я туповато смотрела ему в лицо и тряслась от плохо сдерживаемого плача.
Мужик вдруг все понял и, никоим образом не выражая сочувствия, деловито спросил:
–Ритка? Ударила?
Я покачала головой, но тут же поймала себя на том, что даже в истерике о заведующей врать нехорошо. И, сдавливая голос и подтирая то и дело глаза, принялась бессвязно цедить факты:
–Не била она… Я про камеру сказала, что видно там все… Грубить нельзя, а она грубая… Говорила, давай, вышиби дверь в подсобке, а сама в темноту меня заперла… Я из подсобки через дверь вышла, а потом на улицу… А замка там не было… Это ложь, не ломала я замка… А директриса говорит – ломала, и в трудовую книжку написала…
–Про замок? – невпопад спросил толстяк.
–Утрата доверия, статья кодекса… – отозвалась я, отрицательно вертя головой, – И денег не дали… Четыре дня работала…
Проронив «Стой здесь!» мужик с невероятной для его комплекции скоростью влетел в кабинет.
Если бы я была чуть спокойнее, я ожидала бы криков, стуков громадного мужского кулака по столу, невнятного дамского лепета и прочих запчастей скандала. Все-таки даже в своем плохом состоянии я осознала, что не слышу ровно ничего. Только через несколько часов я оценила, насколько талантливо этот мужчина провел жесткие переговоры с директрисой!
Сколько времени я простояла в коридоре, не берусь оценить. Мне показалось, что прошла целая вечность!
Наконец толстяк открыл дверь, вышел из кабинета и поравнялся со мною.
–Отнеси ей трудовую, она все перепишет! – велел он и добавил, задумчиво глядя на меня, – Бандиты мы были, да? А я говорю: все тогда, в 94-м, по справедливости было! А сейчас – эх!
И, безнадежно махнув рукой, он пошел к выходу.
–Спасибо! – я до сих пор рада, что мой истерический ступор отступил, и я сумела выкрикнуть это слово.
–Куравлева Клара Аркадьевна, пройдите в кабинет! – бесстрастно велела начальница.
Моя фамилия нисколько не роднит меня с великим актером, память о котором останется с нами навсегда! Зато, когда я представляюсь по имени и фамилии, это заставляет всех, особенно таких, как эта начальница, хмыкать и фыркать.
Директриса молча протянула руку за трудовой книжкой и принялась менять свою прежнюю запись.
–А кто это приходил? – нарушила молчание я.
Начальница брезгливо посмотрела на меня, переводя взгляд с моего лица на аккуратные брюки из секонд-хенда, выбранные мною утром в качестве парадно-выходных.
–Хозяин мне велел рассчитать Вас, а не вести разговор! – заявила она, – Через два кабинета по коридору – бухгалтерия, получите там Вашу зарплату!
В бухгалтерии мне сразу же выдали деньги. Я решилась повторить свой вопрос о толстом повелителе здешних мест.
–Вы чего, не знали, что владелец «Красной марки» – Вячеслав Михайлович Бурин? – с благоговейным страхом ответила мне вопросом бухгалтерша, – Наша сеть по всей России работает!
Что ж, буду знать, как зовут моего спасителя. Кстати, нас с ним объединяет то, что мы оба знали Павла Курочкина. И господин Бурин, видимо, знал Павла намного лучше, чем я. Но я опять совершенно бездельно вспоминаю его гибель! Зачем?
