Это лицо не могло скрывать эмоций. Когда Джим Бикс улыбался, вам хотелось улыбнуться в ответ. Когда он усмехался, вам становилось смешно. Мэтт знал, что Джим прекрасно понимал свою бесхитростность и стеснялся ее. Он не играл в покер. Лгал редко и всегда безуспешно. Однажды Мэтт своими глазами видел, как Джим попытался солгать: взял на себя вину за разбитую антикварную статуэтку Лиллиан, прикрывая истинного виновника – их собаку, которую Лиллиан терпеть не могла. Его ложь была такой несвязной, заведомо выдуманной и очевидной для окружающих, что все, включая Лиллиан, расхохотались. Не смеялся только сам Джим. Он раскраснелся и стиснул зубы.
Короче говоря, сложно было представить свидетеля надежнее, чем Джим Бикс. Мэтт держал это в уме, когда слушал рассказ друга. Из уст кого-нибудь другого рассказ прозвучал бы невероятно. Абсурдно. Но из уст Джима…
Доверие – самый осторожный судья – воздержалось от вердикта.
Тем августовским вечером Мэтт открыл дверь в четверть двенадцатого, чтобы впустить своего некрасивого и простодушного друга, который по совместительству был еще и одним из самых дотошных гистологов, встречавшихся Мэтту. Джим согласился выпить кофе и уселся на диван в гостиной. В нем было метр девяносто от пят до торчащих волос, и обычно он выделялся в любом помещении, но тем вечером, как показалось Мэтту, Джим будто сжался, ссутулился, а его лицо обвисло от тяжелых мыслей. Он молча взял чашку с кофе и крепко обхватил ее ладонями.
Мэтт списал это на усталость. В начале года больницу Бьюкенена сертифицировали как региональный центр травматологии. Для администрации новость была хорошей – повышались престиж и финансирование. А вот реакция персонала оказалась смешанной. С одной стороны, они получили все необходимые технические новшества – респираторы, бронхоскопы, новую палату реанимации в педиатрическом отделении. С другой стороны, теперь им предстояло иметь дело с тяжелыми пациентами, которых прежде направляли в Портленд. В отделении гистологии работы прибавилось в разы, а новых сотрудников не появилось. Вот уже два месяца Джим работал сверхурочно, почти до самой ночи. Разумеется, он сильно уставал.
Рэйчел уже отправилась спать, шторы были задернуты, и в доме стояла неуютная тишина. Джим откашлялся.
– Как дела у Лиллиан? – спросил Мэтт, скрывая их сегодняшнюю встречу.
– Вроде нормально, – ответил Джим. – Потихоньку. – Он пригладил ежик волос своей лапищей. – Давненько мы вас с Энни не видели.
– Чертов график. Что наш, что ваш. Надеюсь, в пятницу придете?
– Какая еще пятница?
– Эта пятница. У меня вечеринка. Я еще на прошлой неделе предупреждал.
– А, точно. Извини, Мэтт. Да, постараемся быть.
– Выглядишь пришибленным, – заметил Мэтт, и Джим не возразил. – Дело серьезное?
Джим кивнул.
– Тогда выкладывай. И пей свой чертов кофе, пока не остыл.
– В больнице какая-то дрянь творится, – сказал Джим. – Но меня никто не слушает.
По его словам, все случилось очень быстро.
Началось с понедельника. Джим получил пару жалоб от врачей из-за странных результатов анализов крови. Общие анализы, предметное стекло, эритроциты, лейкоциты. У пациентов с подозрением на анемию был чересчур низкий гемоглобин.
Кровь взяли заново, заказали новый анализ, Джим пообещал лично за всем проследить.
– Все было кошерно, я убедился. Но результаты… оказались хуже.
– Намного? – спросил Мэтт.
– Такие цифры нельзя показывать врачу. Что я должен был сказать? «Доктор, извините, но, согласно анализам, ваш пациент мертв»? А пациент в это время сидит у себя дома и смотрит «Дни нашей жизни»
