Мария смущенно покраснела.
− А я узрела сосуд скорби, настолько ты был подавлен,− тихо сказала она, теребя кончиками пальцев уголки шелкового платка, накинутого на плечи.
− Но зато опосля! − проворчал сквозь сон Данила.− Забехал, запрыхал… как кутейка в березень!
− Слова-то выбирай,− недовольно заметил Василько.
− Да пес с ним! − беззлобно сказал Вольга.− Карась прав, я действительно влюбился и, похоже, впервые в жизни! Однако уломать Марьиного батю было непросто. Всеволодович возомнил себя новым Ярославом Мудрым, который сумел выдать дочерей за венценосных западенцев. Лизавету просватали за молодого норвега Харальда, Анна поехала в Галлию к франку Генриху, Агмунду отправили к уграм в Закарпатье. Судьба Машуты была предопределена свыше, ибо у меня иной короны не имелось,− Вольга шутливо накинул на голову кожаную шапочку-подшлемник.− Но у меня была лихая слава Галицкого Волка, и я пригрозил, что не пропущу вражьих сватов через кордоны. Рисковал, однако! Ярослав озверел, обещался посадить будущего зятя на кол. Потом остыл и начал торг. Короче говоря, через год мы с Марьей поженились, а состояние мое уменьшилось наполовину!.. В ту весну поехал я осматривать броды на речице Юхоти. Взял с собой Яромира и геометра Станислава, человека летами младого, но весьма башковитого. Там давно нужно было ставить крепкий мост − купцы жаловались, что товары теряют на переправе. Прибыли! Стась сделал замеры, облазил все дно, потом занялся рассчетами. Яромир разжег костерок, сварганил кашу с топора. Мы наелись от пуза, прилегли, и я ненароком задремал…
− Не ты один,− хихикнула Мария, стрельнув глазами в сторону кормщика.
Данила, устав наконец бороться c властными объятиями Морфея, притулился на скамье, что-то неразборчиво бормоча сквозь сон. Мария заботливо прикрыла его теплой шерстяной епанчей.
− Вот и нам пора закругляться! − устало сказал Вольга.− Скоро рассвет… Так! Проснулся я от мягкого прикосновения − это мышка-полевка по щеке пробежала. Я глаза отворил, а на груди у меня змеюка сидит! Мышаня в былие прыснула, гадюка за ней дернулась, тут я по ней клинком и приложился! − Вольга зябко передернул плечами.− Тошновато, други, когда на тебя ядовитая гадина зенками пялится. Что у нее было на уме, кто ведает? Марья как прознала − прослезилась: «Господь тебе серую хвостушку послал во спасение…». Вздумали мы часовенку Спаса поставить, только тверезо оценил я место и − решился! Быть новому граду! Князь Юрий восприял щедрые дары, потому почти не препятствовал задумке. Я нанял умелых мастеров, собрал по окрестным хуторам охочих работяг, и зачалось дело, покатилось, пошло-поехало… Да ты был тогда с нами, княже!
Василько задумчиво наклонил голову, припоминая тот погожий месяц цветень, когда тишина окрестных дебрей взорвалась задорными криками трех сотен мужицких глоток, визгом двуручных пил, стуком плотницких топоров и киянок, конским ржанием, шорохом тяжелых телег со строительными материалами и провизией. В месте слияния Влги и Юхоти был возведен столовый холм, укрывший в своих недрах обширные подпольные строения, а также сточные трубы нового града. За месяц травень был прокопан ров, полностью отделивший мыс от большой земли. А холм уже обрастал прочными дубовыми стенами, за которыми поднимались пахнущие сосновой смолой рубленые дома, строгая громада детинца и изящная, покрытая резными узорами церковь Благовещения…
