– И сколько? – спросил Скрипач.
– Пятые сутки пошли, – Ит затянулся. – Всего лишь пятые сутки. Мне мозги словно миксером взбили, – пожаловался он. – Это даже не каша в голове. Это значительно хуже.
– Суфле из мозгов, – покивал Скрипач. – Слушай, родной, я вот тоже думал… значит, с нами что-то всё-таки случилось. С модулем. С телами всё хреново, если мы оказались здесь.
– Фэб меня убьет, – констатировал Ит. – Помнишь, он когда-то сказал, что если я снова покалечусь, чтобы домой не приходил? Если мы тут, то, значит, мы настолько сильно покалечились там, что… что я не знаю, до какой степени. Если ты помнишь, я один раз пролежал в коме больше года.
– Помню, мне ли не помнить, – проворчал Скрипач.
– Но даже тогда я ни на какой Берег не попал, – продолжил Ит. – Да мы с тобой даже для Берега – нонсенс. Вышли в море, память сохранна, и…
– И не выходи на десятый круг, пожалуйста, – попросил Скрипач. – Я тоже про это думал. Да нет, что я несу… Я вообще не перестаю про это думать. И у меня ровным счетом ничего не получается. А если еще добавить к этому всему то, что говорила Бастет, то, как изменилось поведение Саба, то, что постоянно говорила Эри…
– Не могу сделать вывод, – подвел итог Ит. – И ты не можешь. В принципе, вывод сделать можно, но он абсурден. Хотя, знаешь… Помнишь, был случай, на Терре-ноль ещё, когда девчонки были совсем крошками?
– Какой? Этих случаев было выше крыши.
– С детской площадкой возле дома. Когда я гулял с детьми, мы пришли в их любимый дворик, и обнаружили, что дом ломают, а площадку разрушили. Этот двор я тоже любил, потому что именно там сидел, когда не стало Фэба. Я очень расстроился, когда понял, что его уничтожили. И очень захотел, чтобы все стало, как раньше.
Скрипач кивнул. Щелчком отбросил окурок в ближайшие кусты, и вытащил из пачки новую сигарету. Сигареты Плюшевый прислал просто изумительные – прекрасный табак, пахнущий черносливом и шоколадом, в меру крепкий, идеальной просушки.
– А на следующий день мы снова туда пришли… и всё оказалось на своих местах. И площадка, и дом, и двор. Мы тогда почему-то не обратили на это внимания, но сейчас… рыжий, если хотя бы на секунду допустить, что мы способны как-то влиять на реальность…
– Не сознательно, – тут же ответил Скрипач. – Ты же тогда не говорил «колдуй, баба, колдуй, дед, двор, вернись на место». Ты тогда… на тебе лица не было от горя, и, если правильно помню, у тебя дико болела голова. Ты ушел в комнату и залег до следующего утра. А мы с Бертой гоняли детей, чтобы они к тебе не лезли и не будили.
– Всё верно, – согласился Ит. – И вот тогда, в эту ночь, что-то произошло. Глобальное что-то. А мы были так заняты, что не заметили. Но… временами я это чувствую. В те годы я это часто чувствовал. Меня словно накрывало. Казалось – протяни руку, и вот оно. А потом ушло. Незаметно, но ушло. Мы опять оказались по уши в рутине, в работах, девчонок, опять же, нужно было вырастить и выучить… чем дальше, тем меньше я думал об этом. Знаешь, дети – это прекрасно, но…
– Ну хоть ты произнеси уже это вслух, – попросил Скрипач. – Или хочешь, чтобы я? Давай. Это минус четверть века нашей собственной жизни. Жестоко звучит, да?
– Подло, – Ит отвернулся. – Но мы ведь этого хотели?
– Хотели. И, видимо, нам нужно было через это пройти. Снова. Но, уже прости, Ит, еще раз – нет, – Скрипач помрачнел. – Я больше не смогу так долго жить… словно с сорванной кожей. Понимаешь?
