– А куды, отче, сейчас прихорашиваешься? Вознамерился ли кудой? Али так в пещере погарцевать собрался? – улыбаясь, справился Никита.
– Татары астраханские войском встали у озера. На сопку они, конечно, не полезут ночью. Тут для них у нас сторожок приготовлен. А вот днем, поднявшись по тропе, могут и заглянуть. Вот тогда белая рубаха и сгодится. Боятся они пророков и людей непорочных трогать. Мы ведь для них колдуны. Стало быть, неприкасаемые люди. Да и дурная слава о нашей сопке ходит. Покрыта сия гора густым вековым лесом. А для степняков лес всегда страшен был. Ну-ка, возьми, Никитушко, в углу тыкву сушеную на черенке да подай мне.
Никита сходил за тыквой. Разглядев ее, рассмеялся как ребенок.
– Чучело! Так мы же в детстве на масленицу баб пужали. Глаза да рот зубастый вырежем и свечу вовнутрь поставим. Старую рубаху наденем. Визжат, коль наткнутся на тропке ночью! Умора, да и только!
– Вот и мы спужаем вояк диких, коль ночью сунутся их хабарчи на тропинку, – отозвался Вторак со своего ложа.
***
Два ногайских разведчика бесшумно продвигались по тропе. Обнажив сабли, они с опаской шли, озираясь по сторонам. Темная стена хвойного леса зловеще дышала по бокам тропы. Ветви, как костлявые руки злых колдунов, дрожа, тянулись к лицам джигитов. Но вековое послушание приказам и повиновение командирам, привитое с молоком матери, было выше животного страха. И разведчики бесстрашно продвигались вперед.
Где-то заскрипело дерево. Пронзительно закричала птица, оглушительно захлопав крыльями. Ноги воинов пригнулись в коленях. Но оправившись от приступа минутного страха, бесстрашные разведчики двинулись дальше.
Лунный свет хорошо освещал тропу. Были видны следы на примятой траве от арбы, которая совсем недавно проезжала наверх и спускалась обратно. Оба разведчика считались старыми и мужественными воинами. Не один поход за их плечами, не одна битва. Вот только лес, скрипящий стволами да ухающий птичьими криками, вызывал у выросших в степи нукеров небольшое опасение.
Внезапно идущий спереди воин остановился, почувствовав, как у него окаменели ноги. Тропу медленно перешел призрак в белом одеянии. В рубахе до пят, белой бородой до пояса, он бесшумно исчез между сосновыми лапами на другой стороне тропы.
Озноб пробил мужественных воинов, но, поборов страх, они сошли с тропы и осторожно раздвинули хвойные лапы.
И тут нос к носу столкнулись с чудищем, у которого светились глаза, а из клыкастой пасти вырывалось пламя.
– Ааа! – взревел первый хабарчи. – Это огненный Самурхан!
Но его напарник уже не слышал товарища по оружию, так как на зависть всем беговым скакунам ногайской степи мчался вниз по тропе доложить о результатах разведки своему начальнику. Он упал у шатра и, изрыгая хлопья пены, выпучив безумные глаза, нес ахинею не менее перепуганному командиру.
– Огненный Самурхан! Огненный Самурхан! Он живет там! Он совсем злой, Самурхан проглотил нашего Нурмета вместе с доспехами! О, мой господин!
Нурмет в виде побитого пса приплелся позже. Без шлема и сабли, с расцарапанным лицом и изодранными доспехами. Он долго дрожащими руками пытался испить кумыса из поднесенной ему пиалы. Отважный хабарча, обливаясь и плескаясь напитком, перед тем, как упасть в обморок, стуча зубами, выдавил из себя:
– Жаман сопка! Ходить нельзя! Огненный Самурхан очень, очень сердился…
