На фоне песни обитатели двора выглядели карикатурно. И лишь Никитка с Ленькой, по-ребячьи соскучившись друг по другу, до одури гоняли мяч. Подача Леньки завершилась прямым попаданием в «музыкальное» окно. Оттуда выглянула девочка.
– Нельзя поаккуратнее, – грациозно обратилась она к ошалевшему от страха Никитке.
– Конечно, можно, – извиняясь за Никитку, ответил Ленька.
Позже, укладываясь спать, Никитка спросил:
– Бабуль, а ведь раньше на первом этаже никакой Лены не было?
С этого момента, уезжая на далекий север, Никитка увозил с собой часть южного дворика и нежно-грациозный облик Лены.
Дефолт коснулся всех. Кого-то в большей, кого-то в меньшей степени, в зависимости от суммы сбережений. У людей рушились планы, многие были разорены. Жизнь дворика переместилась в очередь сберкасс. Чудовищно сложившаяся ситуация пошла на благо лишь Нельке. Нужда и полный материальный крах вынудили ее вернуться к Женьке. Через два года у них родился мальчик.
– Если можно было назвать его Дефолтом, я бы назвала, – шутила Нелька. Но мальчика нарекли Аликом. Женька мечтал о девочке и нежно называл сына Алькой.
Вместе с дефолтом в дворик ворвался свободный рынок. Для Даши он начался намного раньше. Она уже полгода, открыв визу, ездила в Венгрию и Польшу, привозила оттуда дешевые тряпки и наводняла ими дворик – вместо молока.
Погремушкин, глядя на Дашу, начал тоже приторговывать барахлом и предлагал кольца с сомнительными изумрудами. Шмелев, в свою очередь, глядя на Дашу с Погремушкиным, стал по утрам и вечерам таскать неподъемные тюки, о содержимом которых можно было только догадываться. А жвачки теперь было валом. Она была всюду, поэтому интерес к ней у Леньки с Никиткой вскоре пропал.
Марья Изотовна, глядя на торговое безобразие, брезгливо кричала:
– Спекулянты чертовы! Управы на вас нет!
– Дура! Дура! – отвечал ей шмелевский попугай.
Большие перемены двора сказались и на его музыкальных пристрастиях. В помощь юным не по возрасту, а по опыту трудовой деятельности предпринимателям все чаще и чаще звучала песня: «Мани, мани, мани, мани, мани…блю!…»
Все во дворе шло в ногу со временем.
Никитка уж несколько лет подряд ездил на отдых к бабе Варе самостоятельно. Зов малой родины он ощущал с каждым годом сильнее, потому что ко всем прелестям юга добавилась еще одна – Лена. Что это было за чувство? Чем отличалось ее присутствие от тысяч других в его жизни? Почему Никитка чувствовал тепло в сердце от прикосновения Лениных рук? Никто другой так не брал его за руки. Так спокойно, ласково… но не властно. От Лены исходили тонкие токи добра. Никитка старался платить ей тем же. Он привозил Лене с севера кедровые орешки, она собирала ему у моря отшлифованные водой причудливой формы камушки и перламутровые ракушки.
Мир для них не успел обрасти лицемерием, предательством. Они чувствовали его интуитивно и глубоко, купаясь в подростковой нежности.
Обрести эти чувства помог им дворик. Здесь они встретились, здесь пытались что-то рассказать друг другу, но вначале слова выходили невнятными и скособоченными. Позже в них уже не нуждались, достаточно было взгляда… Лена любила писать. Если Никитка с Ленькой играли во дворе, она писала под жерделевым деревом; если мальчишки плескались в морской воде, она тихо сочиняла на берегу. Бедная девочка! Она не понимала, что уже принадлежит к тем, кто способен из прошлого сделать сказку, а может быть, напротив, трагедию. В любом случае из маленького пустяка сотворить большое событие, а к концу жизни начать переводить бумагу – о несбывшемся…
