Вечером мы с мамой пили чай с её фирменным пирогом с капустой.
– А знаешь, мамуль, попробую-ка я поступить в наш пединститут, как когда-то хотела, – начала я сложный, но давно зревший во мне разговор.
– Доченька, ты что! Тебе ж скоро тридцать лет и опять за парту! А Москва как же? Или ты на заочное собралась?
– Нет, мамочка, поступать я буду на очное. В институт-то и раньше до 35 лет принимали, а сейчас, думаю, подавно. И устроюсь на подработку куда-нибудь. А Москва… Что Москва? Без меня жила, без меня и дальше жить будет.
– Да что ты выдумала? Ты же так хотела в столицу, все туда хотят, никто по своей воле не возвращается.
– Устала она, мамочка, видимо, принимать нас, приезжающих. На всех её души не хватает. Еле успевает расселять прибывающих в человейниках, потому любит тех, кто понапористей, посмелей, кто место своё сам быстрее занимает. Не хочу я с ней состязаться, кто кого. А в нашем городе ещё душа для каждого осталась. Отрежь мне, пожалуйста, ещё кусочек пирога побольше и давай-ка займёмся русским языком, а то у меня экзамены скоро.
Под прикрытием
О, как же мы умеем честно
Свой грех в других изобличать,
Стыдя в глаза чужое место,
В своём изъяна не признать.
Ю. Сёмина
Борис Алексеевич сидел за столом в своём тихом, тёмном, обветшалом кабинете спиной к окну, смотрел в бумаги на столе, что-то писал под включённой настольной лампой, периодически прерываясь, чтобы задать очередной вопрос:
– Так сколько Вы, говорите, употребляете алкоголя в неделю?
– Я не считал, доктор. Ну, бывает, выпиваю. Нечасто…
– Я должен всё-таки уточнить, что Вы подразумеваете под словом «нечасто»? Не часто – это раз в неделю или раз в год?
Мужчина, сидевший напротив Бориса Алексеевича, смотрел вниз на свои ладони, автоматически потирая колени худых длинных ног.
– Раз в год, это Вы загнули. Что ж я, не русский что ли?
– Гну не я, голубчик. Гнёт и загибает он – алкоголь. И откуда такое суждение, что пить – это по-русски? В древности, если хотите знать, на Руси пили мало, и то по большим праздникам. А что пили? Медовуху. Слыхали о такой? Так её крепость десять градусов. А больших праздников было: раз-два и обчёлся. В остальное время не пили, а работали. Пьянство считали большим грехом, между прочим. А Вы говорите: «Не русский что ли».
– Да что ж я жил тогда что ли? Сколько живу, столько пили, а что тогда было, так мало ли что…
– Хорошо. И всё-таки вернёмся к моему вопросу. Вы поймите, моя цель – не обличить, а разъяснить и попытаться отвратить печальный исход.
– Ну, какой печальный исход, доктор. Что я алкаш какой-нибудь? Выпиваю как все, в выходной там, после получки, по праздникам, всё как у всех, обычное дело…
Посетитель заёрзал на стуле. Он пришёл в наркологический диспансер за справкой для получения водительских прав, заплатил за неё деньги и не планировал выслушивать лекцию о вреде алкоголя.
Доктор-нарколог Борис Алексеевич Крытов вёл свой обычный приём. Просто выдать справку, за которой ежедневно приходили не числящиеся на учёте в наркологическом диспансере люди различных возрастов и профессий, он не мог. Справка стоила денег, хоть и небольших, но всё-таки требующих отработки. Поэтому Борис Алексеевич ежедневно скрупулёзно вёл приём, выполняя в ходе общения диагностику общего состояния посетителя, выявляя возможные нарушения функций вестибулярного аппарата и нервной системы, а также проводя профилактические беседы с заблуждающимися, несознательными, притворяющимися, отказывающимися и прочими, в основном, по их словам, непьющими пациентами о пагубном воздействии алкоголя на человека.
