"МАШИНА ДЛЯ ПЫТОК, ТЫ В НЕЙ ЕЩЁ ОДИН ВИНТИК."Так гласит начало инструкции. "Что, если жизнь вся наша есть бесконечное страдание, предрешенное неким космически-математическим алгоритмом? Но почему люди должны страдать? Почему Машина уничтожает само право на наше счастье? Бездумно и безнравственно зол Космос или за этим следует понимать какой-нибудь урок? Как справиться с порочным кругом ненависти? Что же такое тьма человеческих сердец? Её бесчисле
"Некогда мне было девятнадцать. Некогда, как и вы, я страдал. Тогда я стал никем, и тогда от меня лишь остались горячие слёзы." Что есть жизнь наша как не поток нескончаемых вопросов, ответы на которые лишь преумножают их количество? Что есть звезда нашего пленительного счастья и что есть подлинная любовь? Что есть мечта и что есть смысл? Из небытия явившись, человек не ведает ни о начале, ни о смысле, ни о конце жизни своей, с блаженной улыбкой
Миг смерти наступает внезапно: как снег, выпавший в апреле. Как любовь с первого взгляда. Как пуля навылет. Как кулак в тёмном переулке. Что следует за мигом? Иная реальность или бесконечная серость? Поиск счастья в мире, существующем в тревожно-депрессивной мрачно-серой парадигме. История поиска себя через витиеватый лабиринт человеческой души.
Леон фон Дунканштайн – человек, никогда не знавший ни страха, ни своего настоящего имени. С юных лет не внушали страх ему ни краснокожие ёкаи с земли под хиномару, ни злобные людоеды ракшасы и пишачи, заполонившие собой страну, увенчанной колонной Ашоки. Темень глубочайшей ночи лишь забавляла его и не чувствовал он жалости к дивным созданиям леса и гор, на голову свою любящим позабавиться над невнимательными путниками.Шли беспощадные года и время
Слава, могущество и величие легли в основу империи Леонвальд, что столетия правила миром. Но её же орудие, порожденное тщеславием, погубило Град во время последней Великой войны. Ныне же одинокий город Леонвальд, лишенный своих просторов и вассалов, не первый десяток лет окутан пламенем смуты и непрекращающейся гражданской войны. Годы распрей разделили город надвое: на сияющий, но крошечный Хайхилл и на протяженный, расположенный по большей части
