Машина хоть и старенькая, но любимая. Это сразу бросается в глаза: елочка вонючая висит, чехлы жена шила, музыка спокойная играет, но противная, аж уши режет – попса из девяностых, с ядовитыми синтезаторами и пластмассовыми барабанами. «Машина времени».
Покидали автомобиль точно так, как и в прошлый раз, – молча, протянув две мятые потные бумажки, снова бросив на прощание «сдачи не надо». Сдачи ему не надо, блядь.
Домофон прочирикал, признал своего. Укрылись в Костином подъезде, где он нетерпеливо распотрошил обмотанный черной изолентой сверток и извлек из его кожуры здоровенный гриппер – пакет с застежкой, вмещавший в себя несколько десятков таких же темных комочков.
Содержимое их доподлинно известно не было, но, судя по заданию: два грамма «пластилина», а если точнее, то какао, пропитанного реагентом, и, бонус от барыги, 0,5 грамма мефедрона для каждого покупателя. По-простому, «солей», «скорости», как только не назовут. Да и кто с уверенностью скажет, что там внутри? Та еще дрянь с кучей левых примесей.
– Может, половину я буду закладывать, ты записывать, потом поменяемся?
– Давай, – согласился второй голос в лабиринте лестниц.
Без спешки, но аккуратно и без звука тени движутся от улицы к улице, от здания к зданию, стараясь остаться незамеченными. Абсолютная тишина. Слышно, как в трех километрах поезд прошел. Вблизи только птицы кричат, да подошвы одного из них шаркают по асфальту. У второго же правый ботинок при каждом соприкосновении с дорогой издает чавкающий звук, но это терпимо – хотя бы ритм держится.
Район небольшой, и куда ни пойди – все одно. Вдали исполином возвышается тот самый дом, где, как говорится, родился и вырос. Проходя совсем рядом, Андрей бросил тяжелый взгляд в окна. Не долетел. Чернота, как и во всех остальных. Лишь в паре на весь дом свет горит. Точно бы знать, как они там теперь живут, все ли у них нормально и задаются ли они хоть иногда вопросом, куда он подевался? Э, нет. Встряхнув головой, Андрей эту мысль отогнал и тут же вместо взгляда захотелось бросить в эти окна камень.
Похуй. И им на него, и ему.
Комнату его наверняка уже приспособили под что-то другое, гардеробчик какой-нибудь для женских шмоток организовали.
Он боялся поднять глаза до пятого этажа, боялся и одновременно жаждал почувствовать что-то, чтобы кольнуло, обязательно посильнее. Еще раз взглянув, тут же стыдливо отвел глаза в сторону. Ничего не почувствовал. Ничего там нет, кроме холода. И тут не теплей, чем там, но что-то не отпускает, манит.
Каждая тень выкурила по пачке, к тому времени как двадцать закладок оказались на своих местах: между корнями деревьев, в косяках дверей, под деревянными полами и мостками, в пустых сигаретных пачках, под железобетонными трубами, за батареями и подоконниками, за мусоропроводами, оторванными обоями, в щелях стен, в утеплителе, в сломанном телевизоре, в бутылке из-под пива, в шине, из которой сделали клумбу. За последнее жильцы этих вонючих домов готовы убивать наркоманов, но ничего не поделаешь: нужно разнообразие, нужно включать фантазию, чтобы каждый клад сделать уникальным, заложить так, что ни один черный копатель не найдет. Это вечная война: настоящий, посвященный шкуроход такие закладки лузгает как семечки. Двум этим балбесам до подлинных кладменов еще ой как далеко, но и «чайки», которые зарятся на чужое, пока не грозят: это тихий район на окраине, где раньше особо часто никто не бомбил, а значит, и шкурить тут левый никто не станет. Пока. Сами же покупатели, забрав свое, еще немного порыщут и уедут. Их карман уже будет греть доза, отбивая всякое желание делать что-то еще.
