Сократ: И поныне и навсегда.
Алкивиад: Интересно. Покажи мне это.
Сократ: Платон, мой ученик, которого ты скоро узнаешь, создал, как ему, а за ним и многим другим казалось, модель идеального государства. Там правили философы. Вторым слоем шли демиурги: ремесленники, торговцы, землепашцы, все те, кто нечто творит собственными руками. Последними стоят подонки, спивки и сливки государства – поэты.
Алкивиад: Зачем идеальному государству эти человеческие отбросы?
Сократ: Они неизбежны и даже нужны – Платон прав. Без них демиурги неуправляемы философами. Вспомни, что у троглодитов страх оказаться у входа в пещеру был не слабее желания сесть поближе к огню.
Алкивиад: И у афинского демиурга всегда есть выбор между философом и поэтом?
Сократ: Да, мой мальчик. Поэтому народ афинский в основной своей, средней массе, самый свободный народ не только Эллады, но и во всей ойкумене: у него есть очевидный ему выбор. Другое дело, что вся эта свобода – сплошная химера: думаешь, что воспитываешь мыслителей, а получаются – одни поэты.
А теперь посмотри, как устроена когорта римского легиона.
Алкивиад: Это – непобедимая армия.
Сократ: Ты хорошо усвоил предстоящую историю и мне легко рассуждать с тобой. В римской когорте дальше всех от неприятеля располагалось 600 ветеранов: находясь в определенной безопасности, они руководили боем, а не вели его. Основной наступательной силой, подавлявшей врага, были принципы, их 1200 человек. А ряд перед ними составляла легковооруженная пехота, которую и разил противник, не доставая ни до принципов, ни до ветеранов. Если надо, легковооруженная пехота – их также 1200 человек – составляли собой лестницы и возвышения для принципов и ветеранов, словом, ими жертвовали в первую очередь и они были мало защищены от любых ударов.
Алкивиад: Точно также устроены и армии восточных варваров: в тылу повозки и шатры монгольских ханов, перед ними – всадники, собственно орда, дикая и вооруженная, гонящая перед собой толпу безоружных людей покоренных ранее городов и народов. Вопли ужаса и страха гонимых страшнее ордынских стрел, они способны унести мужество самых храбрых защитников.
Сократ: Этих, гонимых перед конницей, называют татарами, тартарами, людьми из Тартара. Татаро-монгольское иго – это иго силы монгол и страха татар.
Средневековая Европа, отстоящая от нас на полторы-две тысячи лет, также троична: феодалы-крестьяне-третье сословие или горожане.
Алкивиад: Кто это?
Сократ: Городская чернь. Мелкие и мельчайшие торговцы, ремесленники, пролеты, нищие. Понадобилось три столетия крестовых походов, чтоб они, брошенные на произвол судьбы синьорами и епископами и предоставленные в городах сами себе, перестали считать себя безнадежными жертвами и заговорили о свободе: материальной, передвижения, слова и мысли. Реформация, придавшая человеку меру ответственности за свое пребывание на земле, довершила начатое крестовыми походами. Ганза, Северная Италия и Франция породили буржуазию и буржуазный, бюргерский, дословно, городской образ жизни.
Алкивиад: Но ведь социальная трехзвенность не исчезла?
Сократ: Давай посмотрим на мир конца второго тысячелетия летоисчисления, до которого мы с тобой не доживем.
Алкивиад: Он очень разный, этот мир.
Сократ: Тем лучше! Это будет убедительным доказательством устойчивости простейшей социальной триады. На Западе ойкумены, в индустриальном обществе мы видим, как говорит француз Аллен Турен, социальных акторов, социальных агентов и социальные жертвы.
