– Но я…
– Все наши рабы и слуги, танцовщицы и музыканты будут в вашем распоряжении!
– Но мы…
– Поющие фонтаны, прохладные заросли у ручья, тенистые беседки, беломраморные террасы, изысканные украшения в комнатах гостевого дворца – равных им нет в целом мире!
– Ликандр, пожалуйста!.. – не выдержала Елена, но Волка ничто не могло поколебать в его решимости вернуться в караван-сарай и быть рядом с медленно выздоравливающим Иванушкой, на случай, если больному что-нибудь понадобится.
– Нет.
Ничто, кроме…
– А еще сегодня наш повар приготовил заморский деликатес – бананы в шоколаде. Мы уверены, вы такого никогда не едали!
И тут Серый сдался.
* * *
…Сегодня он снова наблюдал из своего укрытия, как девушка со станом, гибким, как ветка молодой ивы и глазами огромными и бездонными, как горные озера, пришла с простым медным кувшином к фонтану за водой. Но в чувствах его уже не было горечи безнадежности, как раньше. Напротив! Он оглядывал ее стройную фигурку, точеные черты лица и черные косы с ревнивой гордостью владельца. Еще немного – и она будет принадлежать ему, и ее лучистое имя – Фатима – он прошепчет жарко в ее маленькое ушко. Какая красавица!.. Как слепы те, кто считает, что красота, как толстый золотой браслет, может принадлежать исключительно богатым холеным матронам! Пусть глупцы пребывают ослепленными богатством и знатностью. А он сорвет этот пустынный цветок не с клумбы – с бархана, и осыплет его всеми благами и роскошью, о которых любая девушка может только мечтать. Все сокровища мира он бросит к ее ногам. Все чудеса Белого Света. Всё своё бесконечное одиночество, всю нерастраченную любовь и нежность превратит он для нее самозабвенно в невообразимые радости и наслаждения, наполнив ими каждое драгоценное мгновение ее жизни. И тогда у него на глазах случится истинное чудо – маленькая песчаная фиалка превратится в благоуханную розу, и роза эта будет принадлежать только ему, и цвести только для него. И вся жизнь ее превратится в блаженство, и как дурной сон будет прекрасная Фатима вспоминать годы в услужении в вонючем караван-сарае, с кувшином и тряпкой…
Он уже почувствовал близость нужного человека.
Подожди, моя белая розочка.
Осталось совсем чуть-чуть.
* * *
Отрок Сергий возвращался в караван-сарай, где оставил Ивана два дня назад, с чувством малыша, который только что поймал первую в своей жизни рыбу – огромного карася – но вместо невода использовал любимый мамин плащ.
Серебристый конь с золотыми гривой и хвостом послушно шагал за ним, позвякивая при каждом шаге уздечкой, едва ли менее драгоценной, чем он сам. В замшевой сумке за плечами при каждом шаге стучала в лопатки волшебная ваза, с виду похожая на нечищеный кувшин нерадивой хозяйки. Калиф сказал, что это не грязь, а благородная патина, и что именно это показывает, какая она старинная, чтобы не сказать – древняя, что придает ей дополнительную ценность, и что лет через четыреста, если ее и далее не чистить, ей просто цены не будет, но для родного брата его ненаглядной Прекрасной Елены ему ничего не жалко, давай, еще выпьем этого искристого шербета и раскурим кальян дружбы… Но Серый с детства помнил предупреждения старого знахаря Минздрава, что курение опасно для нашего здоровья, и предоставил пыхтеть и булькать мутным зельем Ахмету Гийядину, захмелевшему от свалившегося на него счастья в лице своенравной стеллийки, и его гостям. Сам же, ни на секунду не забывая о простуженном Иване, брошенном ими на милость прислуги в пыльной вонючей дыре, именуемой то ли колонна-амбаром, то ли пелотон-чуланом, при первой же возможности, прихватив выторгованные призы, помчался назад.
