– Да, уголь. Я приняла уже.
– Замечательно. Наверное, знаете, что эти черные таблеточки надо раздавить?
– Знаю, но никогда не понимала, для чего.
– Уголь адсорбирует на своей поверхности газы, токсины и даже яды. Поэтому нам нужна большая площадь препарата в желудке и кишечнике. Это позволит нейтрализовать максимальное количество гадости.
– Теперь поняла, спасибо.
– Есть еще такой препарат – энтерофурил. Он является кишечным антисептиком и очень хорошо помогает, особенно в первые дни заболевания. Но все же обратитесь, пожалуйста, в поликлинику. Все, что мы вам сказали, – это лишь житейские советы, – я рассмеялась, – а участковый сделает назначения.
– Очень полезные советы у вас, девочки. И сердца добрые. Я после вас как родилась заново.
– Это приятно слышать. На самом деле, мы именно для этого и работаем, чтобы… – Телефонный звонок не дал договорить.
– Юлька, ты что, решила там до смерти залечить? Сорок пять минут на вызове, – звонила диспетчер.
– Еще пять минут, не больше, правда-правда, честно-честно, – мне были неприятны эти звонки, но я понимала, что коллега по ту сторону невидимого провода так же, как и я, просто делает свою работу. Легкий юмор – лучшее лекарство от раздражения.
– Мы побежали, а вы выздоравливайте. Договорились?
– И говорить не о чем. После такого лечения любой выздоровеет.
Женщина поставила в карте вызова две подписи и проводила бригаду благодарным взглядом.
Спасыбо, сэстра!
Одно время на нашей подстанции существовала ночная бригада с неудобным графиком 22/10. Летняя ночь быстро сменилась свежим утром, немного облегчая наше состояние.
– Тридцать семь лет, кровотечение из половых путей. – Коля открыл окошко, разделяющее кабину и салон старого мерседеса. Тогда я еще не знала, что ровно через четыре месяца в это самое окно я буду отчетливо видеть несущийся на нас со встречки белый порш.
– Как самочувствие, полусуточное существо? – спросил коллега, набирая код домофона. На подстанции ни для кого не секрет, что годы военной службы сделали меня жаворонком и ночная работа, мягко говоря, не приносит птице удовольствие. Большинство смен в моем графике с легкой руки старшего фельдшера полусуточно-дневные.
– Неплохо, Коль, ведь уже утро. Это я ночью ничего не соображаю, ты же знаешь.
На восьмом этаже, вероятно, у съемной квартиры, в дверях толпились испуганные таджички.
– Надо дэвушке помочь, пожалуйста, в больницу надо. – Ой, как скорая не любит, когда так говорят. Или: «У меня аппендицит/инфаркт/инсульт». Или: «Я умираю». Такие заявления со стороны больных, а зачастую и вовсе не имеющих отношения к делу людей, будто не оставляют нам вариантов для клинического мышления и принятия решений. Словно нас вызывают как такси. Мы с Колей недовольно переглянулись.
– Не волнуйтесь, сейчас посмотрим и решим, – смиренно выдохнула я, глядя на, похоже, единственную русскоговорящую из женщин. В комнате на полу в приличной по размеру липкой луже крови среди нескольких пропитанных простыней сидела еще одна гостья из Средней Азии.
– Не обманули, – буркнул под нос Николай.
– И правда, в больницу надо. Кровь теряет, – не поворачиваясь к вызывающей, громко сказала я. – Как все было, рассказывайте. – Быстрым движением я надела на руку больной манжету для измерения давления. – 105/60.
– Сносно, – обрадовался Коля, надевая на палец страдалице пульсоксиметр. Сатурация представлялась радостным числом 99. Пульс выдавал значение 100. Женщина не была бледной, но явно волновалась, стыдливо елозя в яркой, пахнущей железом жидкости.
