Ярослав обвел взором сидящих за столом. От этих людей зависит очень многое. Эти люди – его опора, его надежда, его будущее.
Некоторые, подобно Арнульфу, ходили в походы еще с его отцом, других возвысил он сам. Все они не раз доказывали свою преданность, без колебаний выполняя волю князя. Но что они скажут сейчас? Ярослав, словно пытаясь прочитать мысли, заглянуть в душу, внимательно смотрел на своих бояр.
Вот, глубоко задумавшись, нахмурился старик Арнульф. Рядом с ним Игнатий, опытный воин, воевода Мурома. Этот смотрит в глаза князю открыто, без страха. Дальше сидят боярин Поздей с сыном Романом. Оба – лихие рубаки, отчаянные смельчаки, но под взглядом князя потупили взор, им не по сердцу эта война. Сверкает глазами из-под сросшихся на переносице черных бровей Хажимет. Рядом с касогом – воевода младшей дружины, боярин Петр – строг с гридней, скор на расправу, даже на князя своего смотрит сурово. Сопит, отдуваясь, грузный боярин Богша, угрюмо уставился на свои огромные ручищи. Ждет княжьего слова Творимир, воевода Рязани, прославленный воин, так же как и Арнульф служивший еще его отцу, ждут его слова бояре Дмитр, Вобей, молодой бесстрашный в сече Андрей Губа. Все они ждут, ну что ж, тянуть дольше нельзя.
– Бояре! – Ярослав гордо выпрямился во главе стола. – Я созвал вас, чтобы решить, как нам быть теперь, – князь помолчал, силясь унять вновь закипающую ярость. – Теперь, – руки, унизанные перстнями, с силой сжали резные рукояти кресла, – когда Итларевич оставил нас. Теперь, – в чуть хриплом голосе князя послышались отголоски свирепых бурь, – когда мы не можем продолжать осаду. Теперь, – Ярослав надменно, с вызовом тряхнул головой, – когда нам остается или отступить, или погибнуть, бросившись на эти проклятые стены!
Речь Ярослава произвела впечатление. Бояре с гордостью смотрели на своего князя, даже скупой на проявление чувств Арнульф и тот одобрительно кивнул головой, но никто не торопился высказываться первым. Наконец Творимир прервал затянувшуюся паузу.
– Видит Бог, – боярин сделал жест рукой, словно приглашая в свидетели всех присутствующих, – не наша в том вина, что половцы бросили нас здесь. И нет ничего позорного, если мы снимем осаду. С такими силами Любеч не взять.
– Верно! – поддержал боярина Игнатий. – Любеча не взять, даже если б Итларевич остался, а нас самих было бы вдвое больше.
– Да и не очень-то поганые горят желанием лезть на стены! Куда проще грабить да жечь мирные села! – боярин Поздей в сердцах стукнул кулаком по столу, испуганно вздрогнула посуда, опрокинулся один из кубков.
– Для штурма, – вмешался в разговор Арнульф, – нужны башни, пороки, лестницы. А для осады нужно полностью перекрыть все подступы к городу, в том числе по реке. Для того нужны ладьи, а их у нас нет.
– Посему об осаде, а тем более о штурме, и говорить нечего, – буркнул боярин Богша и снова уставился на свои огромные ручищи.
Бояре одобрительно зашумели, но тут поднялся сидевший до этого молча Хажимет. Касог исподлобья покосился на бояр, с укором, вызывающе посмотрел на князя. От взгляда этих пронзительных черных глаз Ярославу стало не по себе.
– Я хочу напомнить коназю, – негромко, с акцентом произнес Хажимет, – что коназ Олег Святославич ждет от нас взятия Любеча. И мы не можем снимать осаду без его позволения.
Взгляд, которым Ярослав одарил касога, мог, казалось, испепелить сами злосчастные стены Любеча, но Хажимет с честью выдержал его, лишь слегка склонив в ответ голову, отчего его черная борода смялась о широкую грудь.
