Если она находила свободные уши, а их на нашем патио было немного, то уж точно не упускала возможности залить их интригующими подробностями, но дозировано, чтобы хватило и на следующий раз. К тому же, будучи родом из культурной столицы, она обладала тактом не мучить собеседника, особенно если замечала, что ему надо идти по делам, или он заскучал.
Сосед её, поляк по происхождению, считал, что день нужно начинать в светлом костюме и, если всё сложится, то и продолжать в нём же. Поэтому, его светлый костюмированный образ медленно передвигающегося дедушки у меня до сих пор ассоциируется с образом отца Розочки, хотя по возрасту они были ровесниками. Он всё время поправлял её и требовал проявления культуры в разговоре, что меня приводило в недоумение, особенно понимая, что Саул разговаривал по-русски с трудом.
Их отношения напоминали отношения супругов: такие себе принципиальные и сатирические. Розочка всегда хотела произвести впечатление хотя бы одеждой, а Саул, хоть и еврей, имел польское образование и воспитание, которые не позволяли ему ничем без повода хвастаться. И все эти блестящие, как светофоры, платья и куртки, купленные в магазине секонд-хенда, очень его раздражали. Однако Саул, хоть и не будучи мужем, весьма гордился своим соседством и своей соседкой.
Всякий раз, когда Розочка замечала кого-то на поверхности патио, у неё всегда появлялся повод с ним заговорить. И поскольку её возраст заставлял людей безоговорочно откликаться, то разговор завязывался легко. К тому же, чтобы не задавать ей вопросы дважды из-за плохого слуха (излюбленный приём пожилых людей), собеседник был вынужден приближаться к лестнице, затем подниматься по ней, завершая, таким образом, идеальный треугольник. Теперь это был почти советский допрос, но добровольный и, что немаловажно, с прекрасным видом на Санта-Монику, один из самых богатых и красивых городов мира.
Розочка задавала вопросы, Саул охал и возмущался их глупостью, но слушал с интересом, не перебивая по причине своего хорошего польского воспитания и плохого знания русского языка. Периодически, после такого пятнадцатиминутного общения, он поднимался со стула и нырял в свою квартиру, выражая своё несогласие по какому-то поводу. Иногда это мог быть тон, которым задавался вопрос, или украшения, полностью покрывавшие руки Розочки, бесстыдно противоречащие её сумме пособия по бедности, получаемого от города. Но она все ещё думала, что жизнь к ней несправедлива и награда запаздывает, но когда-нибудь обязательно её найдёт!
Когда она забывала нужные слова, она начинала жестикулировать руками и таким образом перехватывала ослабевшее внимание собеседника. И если он переключал его на украшения, то Розочка инициировала экскурсию в прошлое, где она знала всех, где все знали её и где блистающий мир художеств не владел определением времени. К сожалению, она не понимала, что закладывала такой жестикуляцией мину в эту вселенную воспоминаний. И она взрывалась, как только начинали звучать ничего никому не говорящие имена советских певцов и актёров. И собеседник, заскучав, придумывал причину, чтобы уйти. Спасибо, мадам, извините, мадам, о нет, мадам, мне пора, мадам… и через секунду хрустальный замок воспоминаний рассыпáлся на мелкие осколки.
Обычно, после такого окончания беседы Саул вставал, чтобы попрощаться и потом, в одну тысячную долю секунды, обрушивал водопад обвинений в адрес Розочки, краткий смысл которых сводился к его восхищению подозрением, что она хоть что-то понимает в этой жизни. Он бушевал, говоря по-русски с сильным польским акцентом, пытаясь объяснить своей возлюбленной Розочке, что так с собеседником поступать нельзя, что теперь этот день потерян и что с этого момента они вынужденно просидят в болоте бездействия на этом чёртовом балконе до захода солнца. Ведь прохожие в Лос-Анджелесе большая редкость, на что была даже придумана пословица: Nobody walks in L.A. Да, пешеход здесь – вид экзотический, тем более на поверхности нашего патио…
