Другой.
Зачем ты об этом? Мы познакомились на Победе Смерти. Раньше или позже – не всё ли равно.
Прекрасная Дама.
Бароном больше, бароном меньше, – не всё ли равно.
Другой.
Что это?
Прекрасная Дама.
Так говорит Доктор. И ты тоже когда-то говорил.
Другой.
Я?
Прекрасная Дама.
Ты. Ты забыл.
Другой.
Ты же расстреляла моего сына.
Прекрасная Дама.
Нашего. Нашего сына. Я его родила.
Другой.
Он должен был стать сыном Блока. При чём здесь я?
Прекрасная Дама.
Ты можешь только играть, как всякий актёр. Сын не достался бы тебе никогда.
Другой.
Мы же больше не любим друг друга, правда?
Прекрасная Дама.
Правда. Ни грамма, ни миллиметра. Ни капли. Ни маковой росинки. Не любим.
Долгий поцелуй.
Тьма.
Свет.
Автор. Прекрасная Дама. Голос из хора.
Автор.
Да, ты спрашивала, зачем мне театр. Мы сыграем Гамлета?
Прекрасная Дама.
Тогда текст. Дай мне текст.
Автор.
Текст? Зачем? Нам нужна музыка, а не текст. Музыка как святой дух. Дышит где хочет. Ей не нужен свет, она может изливаться во тьме. Это особенно важно при дефиците электричества.
Прекрасная Дама.
Мне опостылела твоя музыка. Мне необходим текст.
Автор.
Музыка предшествует всему. Для неё не нужны глаза и руки. Только человек, состоящий целиком из уха и носа. Ушедший от Ван Гога и ассесора Ковалёва сразу. Как Колобок из страшной волшебной сказки. Гамлет такой и есть.
Прекрасная Дама (в изнеможении).
Текст. Дайте текст.
Автор.
Кто научил тебя этому?
Прекрасная Дама (не покидая изнеможения).
Доктор.
Автор.
Доктора давно пора убрать. У нас больше нет на него денег.
Прекрасная Дама.
И никогда не было. Он служит бесплатно. Из жалости ко мне.
Голос из хора.
Текст. Дайте текст.
Автор.
Хорошо. Пусть текст.
Обрушивается снег.
Дальше они читают по снегу.
Гамлет. Офелия. Другой. Хор. Автор. Доктор Розенберг.
Гамлет.
Самый интересный вопрос, конечно: быть или не быть. Пошловато, но точно. Принцип банальности Гамлета: банальность плоха всем, кроме одного – она верна. Нет, верна не мне, верна вообще. Она есть истина. Другими словами, надо ли продолжать грёбаную жизнь и выносить все её унижения и принижения. Или восстать против жизни, насобирать себе на жопу неприятностей и со всей этой ерундой покончить – погибнув в бою, как заслуженный воин. Один миг, один сон – и ты свободен от всего этого невыносимого бремени жизни. От океана дерьма. Плавать в том океане или выйти на берег смерти? Или всё подводная лодка и сойти невозможно? Пока лодка не решит всплыть сама, не спрашивая тебя. Нет, умереть – это всё же перебор. Надо просто уснуть. И видеть сны. Я не хочу умереть, я хочу не быть, как говорила моя Кармен. Тогда не надо больше сносить ничего. Ни свинорылое начальство, только и жаждущее на тебе оттоптаться, чтобы самоутвердиться за счёт поэта. Ни показного презрения богатых уёбищ, искренне верящих, что украденные ими деньги они себе заслужили. Ни этот невменяемый народ, которому всё по фигу, лишь бы только у него окончательно всё отняли. Даже то, чего никогда и не было. А ничего никогда и не было, самое любознательное. Только народу это не объяснишь. Когда его перестаёшь оскорблять, в нём отчего-то пробуждается варварская гордость. Твою мать. И не будет больше моря водки, слава Тебе, Господи. И исчезнет наистрашнейшее – любовь. Любовь безответная – горе как плоха. Но разделённая, взаимная, – ужасней ещё в сотню раз. Во сне нет любви, я уверен.
Но разве я могу быть уверен? Что за чертой смертного сна? Если бы знать, тогда решение сразу – не быть. Одним ударом. Несущим забвение или славу, не всё ли равно. Чтобы решиться, надо не думать. Но не думать невозможно. Вот где беда. Мысль размывает любое решение. Как чахоточная бледность – морозный румянец. Кажется, я опять впадаю в пафос. А пафос – эссенция пошлости.
