– Старик сказал неправду! – голос явился, и голос был жалким. Хотел повторить еще раз, но палец Софии с силой вжался в мякоть губ, приказывая молчать. В серой дымке сверкнул яркий свет – плоть разверзнувшихся вдруг облаков дышала какой-то темной, недоброй энергией.
– Конечно, – кивнула София. – Конечно же. Я ни на секунду не могла представить, что ты способен на это. Это не мой муж, которого я люблю, не тот человек, которого выбрала, чтобы быть счастливой. Ты можешь защищать, можешь быть злым, но убивать ты не способен – я знаю.
Удивленно нахмурился. Таких вещей о себе не знаю даже я сам, а София говорит об этом с совершенной уверенностью…
– А если вдруг совершил бы такое? Разлюбишь?..
София как-то по-детски мотнула головой, вдруг улыбнулась. Пальцы ее погрузились в мои спутанные волосы – медленно, точно солнце, что шло сейчас под откос.
– Нет, нет! Я люблю тебя, несмотря ни на что, что бы ты ни сделал или сделаешь!
Неожиданно отстранилась, вновь повернулась к огромной звезде – та плавила антрацит локонов в янтарную ржавчину.
– Но я боюсь, – сказала София серьезным, печальным голосом, – ты разлюбишь меня после того, что я расскажу тебе дальше…
Звезда закатилась за холм. В высоте проносятся с остервенением тучи, тоскливо скрывая в себе редкие далекие блики городских огней. Тело воет, просит пощады – его бьет крупная дрожь. Но я не могу заставить себя сделать ни единого движения. Взгляд мой уставился в какой-то неясный сполох – должно быть, в шлейф от гневных злых мыслей. Они, эти мысли, заполняют все мое существо, делают из меня молчаливого, больного навязчивой идеей глупца…
– Пожалуйста, пойдем, – любимый голос спасает.
– Пожалуйста, ну пожалуйста… – любимые руки тянут прочь из морозного плена.
– Все будет хорошо… – шепчут любимые губы.
Я верю им, двигаюсь с места.
Злость…
Однажды я услышал от своей сестры такие слова: «…Злость это одно из немногих чувств, которое берет энергию из воздуха и создает цели». Тогда это казалось пространной блажью обреченного человека. Ее болезнь становилась диким отчаянием, недоступной мне привилегией живого мертвеца, высотой, которую невозможно постичь. Но вот наконец-то я понял, что чувствовала моя сестра все те дни перед своей тихой смертью. Злость.
– Я поступила неправильно?
Серая ночь бросала в окна нашего жилища мокрый тяжелый снег – стекла со стоном принимали удары. Там, снаружи, в бесцветном, застывшем от промозглости городе, вновь ярился злой ветер. Природный спектакль; чуткий мир обладал мрачной иронией, предоставив нам шикарные декорации.
– Неправильно поступили они. Ты ничего плохого не совершала. Дать согласие – при таких обстоятельствах, таким людям… Ублюдки, как им вообще пришло в голову!..
– Глеб…
– Семейка уродов!..
– Глеб!..
– Да, Софи?
– Что, если я уже сделала это?
Удар о стекло мерзкой влаги.
– Но… Ты ведь сказала…
– Разве это что-то изменит в тебе?
Легкое горячее тело подо мной изогнулось. Нежные руки обняли, соединив тонкие пальцы на спине.
– Я…Я не знаю. Тяжело знать такое. Кто бы знал на моем месте?
– Живущий ты в стеклянном доме человек. И на тебя голодных тысяч глаз обращены прожорливые взоры… Как, не разбив свое жилье, услышать тихий смех, как превратить всю грязь свою в прекрасные узоры? Не выходя из мира запотевшего стекла, я никогда помочь тебе бы не смогла. Но если стены эти не разбить – могу ли я тебя по-прежнему любить? Ответь, не открывая рта – я все еще тебе нужна?..
