Торгаши, рабочие, продавцы и поставщики уличной еды, уборщики, поденщики для джерсийских ферм, прачки, горничные… Маленькие жители огромного Китая, перебираясь в Америку, не любили жить отдельно. Чайнатаун, начавшись с рабочих-кули, рос, распухал в стороны и уже дотягивался до Гарлема, порой нервируя черных. И доставлял все больше неприятностей как обычным копам, так и нам.
Патрульные, сидевшие в стареньком простеньком «форде» в начале улицы, проводили меня подозрительными взглядами. Парней сложно не понять, белые суются сюда лишь ради сомнительных удовольствий, а уж их тут предостаточно. От лихо-яркого театра-цирка, куда частенько перлась всякая деревенщина, потом устраивая пьяные дебоши, до курилен, где посетителям выдавали длинную трубку с опием и шлюху, прижимавшую одуревшую голову курильщика к уже потасканной груди. В опиумные курильни местные «драконы» отправляли «ночных бабочек», считавшихся старыми или болевших всякой дрянью. Кому какое дело до наркоманского сифилиса, подхваченного в притонах Маленького Китая? То-то, что никому.
Девчонки помоложе на улице не стояли, смешливо выглядывая со вторых этажей небольших ярких домиков и каждая махала мне, идущему снизу. Нет, милые, ищите себя другого клиента.
Чем дальше оставались полисмены, тем громче становилась улица. Мне, безошибочно определив копа, ничего не предлагали, но и голоса убавляли лишь чуть-чуть. Вокруг хватало приезших из города, пару раз мелькнули даже небритые рожи макаронников, за каким-то чертом оказавшихся на территории китайских коллег. Деловые переговоры? Меня это не волновало. Я слушал саму улицу, хотя и не надеялся найти в гомоне что-то полезное.
Чайнатаун, ведущий меня к своему сердцу, Драконьему саду, предлагал многое. От недавно запрещенных к прямой продаже «томмиганов» до уведенной с армейских складов взрывчатки. Ворованное золото, яшма и жемчуг, опиум и рисовая водка на змеях, волшебно-лечебные порошки из перетертого носорожьего рога, слоновьего бивня и даже моржового хрена. Нефрит, поделки из кости, лаковые веера с шкатулками, плетеные кресла, жареные огромные тараканы и настоящий переливчатый шёлк. Сложно представить – какую дань снимали с китайцев деловые люди мэрии, закрывающие глаза на творившееся непотребство.
Я остановился два раза.
Первый – когда мне предложили уединиться с девчонкой-подростком, больше смахивающей на куклу и быстро показанную из-под покрывала. Ствол «астры», нагревшийся под пальто, причинил продавцу несколько неприятностей. Минимум три сломанных зуба во рту, грубо войдя в него мушкой и ожидаемую покупку новых брюк. Я бы на его месте точно сменил, не пытаясь отстирать заднюю часть.
Второй…
Мое путешествие, начавшееся затемно, растянулось от рассвета, перевалив через утренние блинчики в ланч, промелькнувший во время путешествия, и упиралось почти в полдник, намекая, что все чревато очередным поздним ужином. Есть хотелось неимоверно.
А я… а я находился совсем рядом с Мо. А уж лапша с кусочками жареной свинины, плавающими в кисло-сладком соусе дядюшке Мо, знаете ли, настоящий деликатес. Особенно после треклятых блинчиков, превратившихся в воспоминания.
Мо, сморщенно-сухонький и древний, как кое-какие останки мамонтов, собственно не китаец. Он малаец, переехавший в Америку, коротать все же подкатившую старость, с Голландской Явы. А еще этот хитроглазый и юркий тип, мелко смеющийся всей своей темно-обезьянней мордочкой, не человек.
