Возьмем, опять же, мой пример. Все основания квалифицировать наше дело по максимально тяжелой статье следствие получило из того факта, что за день до событий мы ездили в поселок Бортничи. Смотрели на место, где будем встречать рэкетиров. И обсуждали, как будем с ними поступать. О том, чтобы их убить, речи не шло. Однако в первые часы дознаватели просто зафиксировали сам факт нашей поездки. Затем следствие подтвердило этот факт письменно. Так как он действительно имел место, с ним никто не спорил. Но прокуратура из этого факта сделала вывод, что именно тогда и именно таким образом убийство и планировалось. То есть имел место заранее совершенный сговор. И еще, якобы мною предлагались деньги. Именно за убийство.
О деньгах на той нашей встрече речь действительно шла, но в другом контексте. Ведь эти ребята работали на меня, и между нами вообще обсуждался вопрос об открытии охранной фирмы. Для чего и требовались финансы. Нужны были средства передвижения и связи. Ну и какая-никакая зарплата мною им платилась.
Но все эти тонкости прокуратура опустила. Вместо них все было оформлено как то, что я заказал потерпевших и предлагал деньги киллерам. А подтвердил это свидетель. Водитель моего BMW, Славик, к тому моменту уволенный мной за небезопасную езду. Особенно переживать за мое будущее он был не обязан. Поэтому ему просто дали подписать показания, где он подтверждал, что якобы слышал разговор между мной и парнями о том, что они должны будут убить бандитов, а я каждому дам определенную сумму. Хотя даже и он сначала отказывался, говоря, что такого не было и наговаривать на меня он все-таки не хочет.
Однако после того, как следователь напомнил о двух его детях и жене, которая вряд ли сможет позволить себе носить передачи и ездить потом на свидания, ему пришлось на предложение прокуратуры согласиться. Внешние основания у следователя были. Славик тоже был в том месте. Приехал меня забирать из леса на моей машине. И мог стать как свидетелем, так и соучастником.
А вот еще один парнишка, Паша П., в точно такой же ситуации подписывать предлагаемые прокуратурой сочинения отказался. И пошел по делу вместе со всеми. Да получил в итоге 8 лет. Хотя по большому счету ему нельзя даже было предъявить обвинение по 186-й на тот момент статье («знал и не сказал»). Он оказался на месте, где все случилось, вообще случайно. Хотел встретиться со мной, позвонил в офис, потом в машину (мобильные телефоны были тогда в лучшем случае в машине, но не с собой), где тот самый водитель ему предложил поехать с ним и встретить меня в Борничах. Там он проспал все мероприятие.
Однако факт его присутствия позволил следствию обвинить его по той же статье, что и всех нас. Хорошо хоть не 15 лет ему дали. На каждого из нас в деле было по одному тому. Так вот у Паши весь том – одни жалобы. Показаний нет вообще. За что он и потерял восемь лет жизни. А подписал бы то, что прокуратура предлагала, и забыл бы обо всем через полгода после суда.
Вот и получается, и Славика, водителя, обвинять нельзя в том, что он нас оговорил (жену и детей жалко), и Паша ни за что отсидел 8 лет!
Все вышесказанное еще раз подтверждает, что прокуратура работать умеет. Знает, как и с кем. И обещания выполняет. Дали же срок Паше. А Славику нет.
Последний, кстати, на суде все рассказал подробно. Где он был, что он мог видеть, а что нет. И как в деле появились такие его показания. Все это в протоколах суда было. И именно об этом обвинитель говорил, что «показания сказанные и записанные – две большие разницы».
