И всё то время, пока я натягиваю на себя шорты, футболку и кроссовки с носками, упорная улыбочка никак не хочет покидать мой бесстыжий рот.
Насыпная обустроенная дорожка для любителей хайкинга ведёт к маяку, по пути несколько раз предлагая свернуть на Ленивый луг. Но мы же не как все: очень скоро цивилизация остаётся за нашими спинами и плотными зарослями кустов – мы на потайной узенькой, почти заросшей папоротником дорожке, ведущей неизвестно куда.
Плечи и руки – это все что я вижу. Интересно, с каких пор художники родятся такими плечистыми? И рукастыми?
Ансель сворачивает с дорожки, я прыгаю по каменным выступам вслед за ним, но теперь уже с куда большим энтузиазмом, потому что кустарника больше нет, и сквозь ветви елей и сосен уже виден залив.
Мой спутник протягивает свою крепкую руку и помогает взобраться на довольно просторный, плоский выступ скалистого берега. За нами непроходимый гутой лес, под нами – нагретый солнцем камень, перед нами – кажущееся бесконечным серо-голубое море, утонувшее в молочной полуденной дымке. Я вижу маяк – бело-красное строение на вершине соседствующего с нами выступа.
- Отсюда его видно лучше всего. Как тебе?
У меня нет слов – захлестнули эмоции:
- Столько лет… с самого рождения живу в этом городе и даже не подозревала, что такая красота тихо существует у меня под боком…
Ансель улыбается. И не просто улыбается - на его лице написана самая настоящая, искренняя, почти детская радость. Он раскрывает свой гигантский рюкзак, вынимает упаковку банок с кока-колой и вручает мне. Вслед за провиантом из чудо-сумки извлекается папка-планшет и карандаш.
- Ешь! - кивает на пиццу, обнаружив моё бездействие.
Я голодна, но накидываться на еду в столь романтичном эпизоде мне неудобно. Однако когда Ансель вынимает из коробки кусок и откусывает от него треть, шумно откупоривая при этом банку с содовой, голод побеждает неловкость, и я вгрызаюсь в сырно-грибное совершенство кулинарии с нечеловеческим аппетитом.
- Боже…. - тяну с набитым ртом, - это просто… блаженство!
- Жизнь, я смотрю, тебя не баловала, - ухмыляясь, комментирует мой восторг Ансель.
- Да я сто лет её не ела! И лет двести не пила кока-колу! - сознаюсь.
- Ты много потеряла.
Кажется, я знаю, что именно мне так нравится в этом парне - невозмутимость. Его эмоциональный диапазон напоминает неглубокое чистое озеро в безветренном ущелье - ни единой волны, все течения спрятаны под зеркальной поверхностью, отражающей безмятежность солнца и облаков.
Проглотив большую часть пиццы, пока я по-гурмански мурлычу над своим одним куском, Ансель подгибает колено, укладывает на него планшет с плотной бумагой и наносит первые уверенные штрихи. Уже через минуту я вижу очертания маяка, через пять он выглядит настоящим, а через десять на горизонте вырастают горы, ели, разливается море.
Я впечатлена не только скоростью, но и талантом художника: перед моими глазами не просто рисунок, он живой, дышащий. Восхищение переполняет мое сытое, разморенное и совершенно довольное существо:
- Ансель, в твоих руках волшебство, ты ведь об этом знаешь?
Моя похвала награждается весьма скромной улыбкой и ответом:
- Думаю, ты преувеличиваешь. Скетчингу обучаются легко и быстро, с акварелью сложнее - её нужно чувствовать.
- Ты чувствуешь?
- Бывает, - улыбается шире и отдаёт рисунок мне, сам укладывается на спину, подложив под голову свой рюкзак.
