Карабек так не делал: бесполезно, сказал, если в голове пусто, за язык дергать. Лопату в руки дал и огороды копать отправил. Не понял задания, не выучил – копай у Бибинур-апа. Сидишь, глазами хлопаешь, слова не понимаешь – к Салиме-ханум с лопатой идешь. Пока работаешь, в голове мысли появляются, думать начинаешь. Первый год Халил постоянно копал, убирал, чистил дворы. Зато за следующие три года все ясно стало: и русский, и арабский, и уйгурское письмо, и латынь легко дались.
Вот сейчас Халил сквозь слободу верблюдов вел – русский (Нестором кличут) рукой махал и привет передавал. Русский-то он русский, а говор рязанский. Из Тамбова когда пришли в Акмолинск обозы, все так разговаривали – гутарили, по-ихнему. Феодосий рядом с ним стоял. И его Халил знает, в каждом голенище по блуде[19] размером со свинокол воткнуто. Он уже по-другому говорит, окает. Значит, с Вологды. Русский на то и русский язык, всех выравнивает, всех одним слоем мажет – обезличивает!
И здесь так же начинается. Тому же Кривцу, помощнику Тропицкого, особой нет разницы: мишари или касимовские, булгарские или иштяки, ногайцы или сибиры, казанлы – все для него татары, даже кызылбашей татарами кличет. А те татары зачастую друг друга не понимают, как они могут одним народом быть? Кривой Арсен, что ночью спас от смерти, – иштяк. По-русски – барабинский татарин, значит. Для казаков или жандармов пустой звук – не задумаются, где эта Бараба и почему иштяк. Потому и проблемы в городе… Вот на этой мысли и Карабек сейчас проповедь закончил – каждого уважать надо, каждого чтить и понимать.
Халил поднялся с колен и, пропуская людей, боком встал у окна. Дождаться надо, пока Карабек с людьми поговорит, а потом выяснить, что сегодня ночью произошло. Откуда Кривой Арсен взялся на Чубарке, как прознал, что Халил там встанет? Китаец в камышах лежит, ивняком закиданный, не сегодня-завтра наткнется кто, дознаются, что за труп, – дорога к Халилу укажет. Нет, как ни хочется услышать Хадишу, сначала – слова Карабека…
– Чай, – мулла скрюченными от старости пальцами не спеша перебирал оранжевые четки, – сначала чай!
Служебная комната мечети, построенная сразу за минаретом, с левого крыла была небольшая: в самый раз помещаются два кресла, столик да коврик под ним. Карабек, сменив праздничный наряд (белая чалма, атласный кафтан с зеленой накидкой, вышитой золотыми узорами) на простую ежедневную одежду, сидел перед Халилом в тюбетее да рубашке, поверх которой был надет серый камзол с короткими, до локтя рукавами, на ногах – шалбары и мягкие ичиги. Еще недавно имам-хаттыб Зеленой мечети говорил своему джамаату проповедь, а сейчас пил чай как обычный старик в чайхане. Халил в очередной раз удивился, как быстро может Карабек сменить облик и превратиться из одного в другое. Только суть остается в нем та же, это как воду из кувшина в кувшин переливать: кувшины разные – вода одна!
– Откуда узнали? – увидев немой вопрос в глазах Халила, проговорил Карабек и сразу же ответил: – Алимбай тебя видел. Пока ты в Спасске торговал, новость и до нас дошла.
Халил маленьким глотком отпил чай.
– А какое дело Алимбаю до меня?
– Кто ж товары в Спасске сдает, а в город пустых верблюдов ведет? А? – Карабек достал из кармана камзола чехол с очками. – Арсен три дня дежурил, ждал. Алимбай про китайца сказал. Я хотел узнать, что за китаец такой. Узнал.
