В этот момент прозвучал второй азан, и сарты, быстро закивав в знак понимания, стали рассовывать свои бумаги по карманам широких халатов.
Через центральную арку с открытыми коваными воротами двор мечети заполнялся народом. Прошли быстрым, суетливым шагом, боясь опоздать, мишари. В черных длиннополых кафтанах из пестряди и в широких штанах – ыштанах, они самые первые зашли в мечеть, рассаживаясь поближе к михрабу[10]. За мишарями в зале мечети расположились башкорты, аккуратно подминая расписанные, праздничные еляны[11], надетые поверх двух, а то и трех халатов. За башкортами небольшой группой, в простроченных ватных чапанах, разместились уйгуры, они держались общим гуртом, не делясь на восточных и южных. Аргыны[12] зашли вместе с купцом Байщегулом, разбавляя входящих вместе с ними пестрых сартов однотонным синим цветом своих чапанов. Последними обувь перед мечетью снимали казанлы с касимовскими. Одеты были они одинаково – в легкие просторные джиляны. Только у первых джилян был без шалевых воротников.
На минбар поднялся имам-хаттыб[13] Карабек. Сегодня, в пятницу, вместо обычной полуденной молитвы зухр он прочтет хутбу[14] и, с перерывом перед второй частью, закончит пятничный намаз.
Остановившись на третьей ступеньке деревянного минбара, Карабек оглядел зал. В большой татарской мечети помещались не все мусульмане города, большинство осталось на улице и ждет оттуда начала проповеди. Карабек облокотился на искусно переплетенные, словно лоза, перила минбара… Красиво вырезал вятский татарин Гумер и двери мечети, и минбар, покрыл всю поверхность лаком да пропиткой. На полу гранитные срезы вперемешку с мраморными плитами лежат ровной гладью. Сверкает изнутри мечеть, в народе прозванная Татарской. Татарской – потому что на деньги купца Забирова построена. Зеленой – из-за крыши медной, крашенной под изумруд. Отсюда и название… Двадцать лет назад построили, вот и не вмещает сейчас всех. Столько людей в город приехало, и еще едут, и будут ехать…
А тогда, двадцать лет назад, когда Карабек еще в медресе мугалимом при старой Султановской мечети был, уговаривал он: надо новую строить! Каменную, да с минаретом высоким, михрабом на Мекку! Но у аргынов своя, Султановская, и их самих в городе мало, все в степях, при пастбищах, зачем им в городе вторая мечеть? Сарты? Уйгуры? Казанлы?.. Все промолчали, отворачивая глаза. Забиров взялся. Потом уж, конечно, совесть и казанских с касимовскими взяла. Смотрят, дело-то идет. Забор выше домов многих уже стоит… А где забор, там и сувал[15] скоро появится. Пришли, принесли деньги. Все до тиына по бумагам прошло. Перед всеми отчет был дан, куда потрачено и сколько. А как закончили строить – то уже не до старых обид, лишь бы места хватало. Время прошло, в Татарскую мечеть все ходят. Все молятся…
Карабек начал проповедь.
Тихо под сводами, не слышно даже вздохов. Лишь огромная камышовая стрекоза, залетев в зал, крыльями сечет по стеклу. Июньское солнце прогрело полуденный воздух, но в мечети прохладно и свежо. Так же должно быть светло от дум и дел своих. А иначе как? Зноем, жарой и пеклом в разуме чистоты не удержать! От гнева, гордыни и алчности не только мозги плавятся, но и дела растекаются, словно и не было ничего. Будет холодный разум – будет тебе спасение и твердый шаг в делах, а гордыня возьмет – как Кенесары о Шубинскую крепость разобьешься: кровь прольешь, а дела не выполнишь. Тихо в мечети… даже стрекоза успокоилась или шею себе о стекло свернула…
