1991 - страница 13

– Ты написала сочинение? По Маяковскому? – спросила Оля.

– Угу, – ответила Наташа, отжимая тряпку, – не люблю я вашу лирику, вот в математике все просто и прозрачно, а тут… Ну, почитала я «О дряни» и «Прозаседавшиеся», грубо.

– Зато любовная лирика – красиво, – Оля обожала жизнь, этот грязный пол, грязный снег, Маяковского, только не любила, когда отец пил, – вот послушай, – обращалась она к Наташе, – «А Вы смогли б сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб»? Или: «Наша любовная лодка разбилась о волны быта». Наверно, Лиля Брик была красива.

Наташа встрепенулась: «Маяковский был красивый, это точно. Я смотрела в третьем классе фильм чёрно-белый «Барышня и хулиган», он там играл, красивый…» – она мечтательно оперлась о черенок швабры.

– Барышня и хулиган? Это же Есенин себя хулиганом называл. Наверно, это было у них модно.

В бетонного цвета стекла и окна заглядывали уставшие хлопья. Девочки мыли, каждая мечтала о своем Маяковском, ревностно они невзлюбили Лилю Брик, но той и при жизни это чувство было знакомо.

А дома Алексей Леонидович принёс февральские талоны на масло и колбасу. Выдал самому себе под роспись и гордо положил бумажки размером с автобусный билет на стол.

Январь поменял цвет. От серого к серебряному. Кристаллы сверкали и манили. Оля с Сережей придумали себе вечернее занятие – прыгать с крыши. Это был счастливый детский порыв. Они лежали в пушистом снегу, смотрели в тёмное небо, соседские крыши домов с печными трубами и выглядывающими редкими фонарями. На Торфяной улице осталось четыре дома, остальные снесли по плану перезаселения. Деревянные одноэтажные дома с внутренним светом окон казались пряничными.

Сестра и брат не походили друг на друга. Интересы, характер были антиномичны. Серёжке не нравилось учиться, Оля учебу обожала, начиная с молекул химии, аксиом геометрии, заканчивая любимыми сочинениями по литературе. Сережа был веселый, добрый и даже шальной мальчик. Разбил в школе большое стекло, небрежно бросив на подоконник сумку с учебниками. Высокое стекло со звоном хрусталя летело и вызывало восхищение одноклассников и Оли, которая никогда в жизни не позволила бы себе бросить портфель с расстояния двух вытянутых рук, опоздать на урок или поспорить с учителем. Оля с восхищением смотрела на падающее стекло. С этого момента между братом и сестрой завязалась дружба. Ненадолго брат стал для нее вытесненной свободой. Улыбающийся, светлый, беззлобный, он вбирал и выбрасывал тень своей сестры. Оля была красивая, стыдливая, стройная, стесняющаяся. Ей не хватало улыбки, не хватало света, не хватало уверенности и веры в себя и людей. Она была правильная как модель идеального газа, а Сережа летал в облаках как воздушный шарик, смеясь от щекотки пуха городских июньских тополей. Друзья Сережи влюблялись в старшую сестру, приходили домой и завороженно здоровались, провожая глазами статуэтно сложенную девочку с томиком Ахматовой в руках. Оля стала объектом первой любви многих непослушных мальчишек.

Оля любила лыжи, Серега нет, в День лыжника она бежала 10 км, а Сережка скатывался с горок, дожидаясь ее финиша. Горизонтальная бесконечная лыжня травмировала его натуру. Оля же любила метафизику бело-дюнного ландшафта снежных полей и не замечала пройденных километров.

Анюта дружила с Олей, но не могла принять чрезмерную активность Сережи. На днях она зашла посмотреть телевизор. Их связь с Фаиной была за пределами вербального языка. Молча они снова сидели в креслах, сохраняя между собой гордость дома – апельсиновое дерево, выращенное из косточки. Внимательно смотрели уже не первый балет с видом знатоков. Балет не предполагает слов. Фаина вплетала в тонкую косу тканевую ленту, Анюта ждала, когда оценят её новый наряд. Сестры помогали ей шить цветные платья, которые она неизменно завязывала высоко под грудь. После окончания школы Анюта была занята домашними делами: ходила на колодец за водой, мыла полы, топила печку, носила дрова и складывала в поленницу. Воспитана и всегда приветлива, при встрече всех соседей спрашивала: «Как дела?», но тут же поворачивалась и уходила.