– Чего ты не понял, Детёныш? – Алма склоняет голову и скучающим тоном продолжает: – Хозяин дома сам решает, когда его гостю нужно уходить, разве нет? – она складывает посуду в поднос, раскручивая чашку то влево, то вправо: – Охотник сам решает – пощадить дичь или добить её, разве нет? – Алма вкрадчиво, исподлобья глядит на меня, а её губы вдруг неестественно широко расплываются по лицу: – Я дала тебе выбор, и ты его сделал, когда подобрал чужие ключи. Не правда ли, Детёныш? – ядовито заканчивает она, пристально глядя мне в глаза.
Моё тело сотрясает дрожь, я несколько раз хлопаю глазами, стараясь осознать произошедшее. Она… Господи, да кто бы на моем месте поступил бы иначе? Извращенная логика, которую я не в силах постичь! Я начинаю суматошно думать. Думать и мыслить – это важно, именно это не дает мне впасть в очередной приступ отчаяния.
Это что же получается, она намеренно оборонила ключи? Нарочно спустилась тогда ко мне? Специально опрокинула коробки? Как она могла так идеально рассчитать траекторию вылета ключей, да так, чтобы я смог до них дотянуться? Тут слишком много подводных камней, слишком многое могло пойти не так! Неужели этот трюк она проворачивала несколько, а то и десятки раз?
Я закрываю рот дрожащей ладонью. Гляжу вверх, на деревянные дощечки потолка, будто бы ища в них ответы.
Неужели она бы меня выпустила? Да кто в это поверит?!
Нет, я сделал всё правильно, я только ошибся, в том, что оказался слишком суетлив! Но это… это в голове не укладывается!
– Я не верю вам, – холодно произношу я: – Ни один человек в здравом уме в это не поверит!
– Мне всё равно, – отвечает она отстранено: – Факт: ты больше не выйдешь отсюда.
– Да на кой черт я вам нужен?! – взревел я, резко поднявшись.
Я тут же пожалел об этом – нога разразилась очередным приступом волнообразной боли. Я сдавленно хрипнул, стиснув зубы.
Алма лениво пробегает по мне взглядом, задерживаясь на моей груди, по которым стекали капли воды.
– Ответьте мне наконец! – тяжело дыша, рыкнул я: – Хватит голодными глазами смотреть на меня!
– Усмири свой гонор, детёныш, – угрожающе тихо произносит Алма, вставая.
Я прикусил внутреннюю сторону щеки. Глазами зацепился в её лицо, глядя снизу вверх.
Больная. На всю голову больная тварь. Вроде как я должен испугаться её, должен дрожать от страха, но… Я тебе не «детёныш»! Я сдвигаю брови к переносице, но напряженно молчу, наблюдая за ней. Ты совершаешь громадную ошибку, раз выхаживаешь меня. Пока я жив… пока я могу двигаться, дышать и думать – надежда еще не потеряна.
Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды другому, невиноватому человеку.
Ф.М. Достоевский «Униженные и Оскорбленные»
По случаю вспомнил одну историю: однажды Нюта позвонила мне и сбивчивой смущенной речью попросила об одной услуге. Не то чтобы я тогда напрягся, но сразу же приготовился к очередной безумной затее. Вероятно, по нелепому содержанию я и запомнил наш с ней диалог:
– Игорь, только не смейся!
– Не буду, – говорю.
– Ну, правда – не смейся!
– Хорошо, не буду.
– Нет, ну точно не будешь смеяться? – её высокий искаженный голос слегка подрагивает от волнения, но я поставил сотку на то, что она сама-то едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
