«…И я выхожу из пространстваВ пространство, лишенное дня…»
Строчки расплывались перед глазами. Он не мог сосредоточиться. Пальцы, державшие книгу, слегка дрожали. Не от слабости. От подспудного гнева, который он так долго и так тщательно подавлял. Гнева на тех, кто играл с человеческими жизнями, как с фишками в своей бесконечной игре. Гнева на себя – за то, что когда-то был одним из них, за то, что позволил им сломать себя.
Почему он выжил? Этот вопрос он задавал себе тысячи раз. В той группе было пятеро. Пятеро блестящих молодых ученых, отобранных для «Проекта "Прометей"». Он помнил их лица, их имена, их мечты. Где они сейчас? Что с ними стало? Официальные отчеты были сухи и лаконичны: «непредвиденные осложнения», «эксперимент прекращен». Но он-то знал, что за этими формулировками скрывались искалеченные судьбы, разрушенные разумы. А он – Итан Вестон – выжил. Искалеченный, сломленный, но живой. Ноша этого выживания была тяжела, как свинцовый саван.
Он посмотрел на свое отражение в темном экране выключенного терминала. Изможденное лицо, глубоко запавшие глаза, седина на висках, которой не должно было быть в его сорок с небольшим. Человек-призрак, тень самого себя. Но в глубине этих усталых глаз на мгновение мелькнуло что-то еще. Не просто апатия. Застарелая боль, да. Но и… упрямство. То самое упрямство, которое когда-то заставляло его сутками не выходить из лаборатории, а теперь помогало ему каждое утро вставать с постели в этом враждебном мире.
Мир снова стоял на пороге чего-то грандиозного и, скорее всего, ужасного. И он, Итан Вестон, невольный свидетель, запертый в своей башне из слоновой кости и пыли, ощущал, как тонкие, почти невидимые нити начинают тянуться к нему извне, нарушая его хрупкое, выстраданное уединение. Ему хотелось оборвать их, сжечь, уничтожить. Но где-то в самой глубине его истерзанной души зарождалось смутное, тревожное предчувствие, что на этот раз отсидеться не получится.
Эта мысль, чужеродная и неприятная, как заноза под ногтем, заставила его поморщиться. Он с силой захлопнул книгу, подняв облачко пыли, которое заплясало в тусклом свете, пробивавшемся сквозь грязное окно. Нет. Он отсидится. Он обязан. Он заплатил за это право – своим будущим, своим разумом, своей душой. Он больше никому ничего не должен, и уж точно не этому безумному миру, который снова, как заведенный, несется к очередной пропасти, завороженный блеском новой технологической погремушки.
Это просто паранойя, отголоски старых травм, сказал он себе. Призраки прошлого нашептывают ему на ухо, заставляя видеть угрозу в каждом блике неона, в каждом рекламном слогане. Он – никто. Пыль на обочине истории. Кому какое дело до сломленного ученого, давно списанного со всех счетов? У него нет ничего, что могло бы заинтересовать сильных мира сего. У него нет ничего, кроме его жалкой, выстраданной анонимности.
Он решил навести порядок на верстаке. Механическая, монотонная работа должна была помочь. Разложить инструменты по местам, рассортировать старые детали, стереть пыль с корпусов давно умерших приборов. Он пытался сосредоточиться на этом, на ощущении холодного металла в пальцах, на тихом щелканье задвигаемых ящиков. Создать иллюзию контроля хотя бы в этом маленьком уголке его вселенной.
Но мир, казалось, был настроен против него. Даже сквозь плотно закрытые окна и толстые стены доносились обрывки новостных выпусков, усиленные уличными ретрансляторами. «Синтез» был повсюду. Он просачивался сквозь щели, как ядовитый газ, отравляя его хрупкое уединение.
