– Адам Нил, – от упоминания своего имени Адам вжался в спинку стула.
– А ты молишься перед сном, Адам? А перед едой?
– Мне бы следовало чаще молиться, – Адам вспомнил все те ужасные вещи, что вытворял, прибывая в пьяном угаре: избиение, чревоугодие, уныние, похоть, попытки самоубийства, что страшнее всего. – И я верю в то, что Господь когда-нибудь поведает мне тайну моей затянувшейся юности.
Священник тогда поощрительно кивнул Адаму, и, довольная его покорством улыбка, расплылась на его тонких губах.
– Господь простил тебя. Иди с миром… – сказал пастор.
– Благодарение Богу!
Выйдя из исповедальни Адам вздохнул с немыслимым облегчением впервые за долгие года. После исповеди Адам посвятил некоторое время личной молитве. Цепляясь за своё принятое одиночество, Адам к осени 1831 года окунулся с головою в изучение религии: он добровольно принялся за чтение Библии, его манией стали походы в церковь. Адам покаялся, склонил голову пред Богом и обрёл необходимую опору в облике интеллигентного священника. Его проповеди заставили Адама решить самостоятельно покончить с пьянством.
Самое сложное Адаму – признать, что он был зависим от алкоголя! Что его враг, – алкоголь, – управлял им, да и был сильнее! На вторые-пятые сутки новообращенного христианского человека подкосила белая горячка и психоз. Печень и желудок были убиты; зуд не давал жизни. Плотские беды подкосили Адама на следующие 3 года. Три раза он срывался. Но настолько было сильно желание Адама, пропившего почти всю свою сознательную жизнь (19 лет пьянства!), желание собственноручно управлять своей жизнью.
В один из холодных, туманных дней 1835 года он смело вышагивал по оживленной улице достойного купеческого района, где был дом его спасителя: священник купил Адаму новую, опрятную одежду неброских цветов. Преодолевая алкогольную деградацию, Адам попутно учился вновь бегло читать. Адам изучал простейшую арифметику, историю. Он постился, а в тот день, когда он гулял в купеческом районе, был как раз началом великого поста. Радостный от осознания нового этапа независимости от алкоголя, Адам заглядывал в витрины магазинов и, без единой секунды промедления завернул в картинную лавку, где подешевле взял пару картин, в которых нашёл утешение.
На протяжении всего великого поста Адам активно занимался добродетелью в бедных районах Лондона, где жил до своего спасения. И однажды он, волей случая, встретил обедневшую, но давно уж взрослую дочь Зуманна. Раздавая с ней, еду крестьянским детям Адам чувствовал, как в его душу проникали заботливые ветерки совместных благодеяний на пару с девушкой, с которой его связывало хоть что-то из прошлого. Словно 26-летняя дочь Зуманна знала обо всем случившемся с другом молодости ее покойного отца; однако, она видела Адама впервые. Девушка того же возраста, что и ее отец, когда Дилан с Зуманном расстались, девушка имела двух чудных деток и содержала лавку с картинами. И в стенах той барахолки Адам обнаружил жилище и труд, необходимое спокойствие для изучения догм религий. Все эти древности внутри лавки со временем стали Адаму родными. Каждую картину он рассматривал детально, покуда выносил на просторный тротуар залитой солнцем площади и, ради покупателей, складывал их удобными рядами к просмотру.
Сидя в один из ноябрьских вечеров 1836 года, 45-летний Адам Нил, живой и исцелившийся, вел разговор с педантичным посланником Бога на Земле, со своим духовным отцом. Спаситель Адама всегда говорил медленно… нежно… и предельно точно подбирая слова и отбивая каждый слог, выражаясь высокопарными английскими словами. На нем был надет костюм приходского священника – белый галстук, закрытый жилет, шляпа с узкими полями. Духовный отец стал Адаму родным, только вот священник любил его по-настоящему.
