Следующего Александр даже помнил по видеопробам – фактурный парень, характерные крупные черты, соломенные волосы и очень интересные глаза – большие, но пустоватые, слишком светлые. Ещё он был натуральным ирландцем, что слышалось сразу, и очень недурно работал голосом. Александр сделал пометку в блокноте и на скорую руку набросал зарисовку – поворот головы, профиль, линия челюсти, цепочка на шее под рубашкой. Подумал, что с ним стоит встретиться ещё раз, дать реальный сценарий.
Предпоследний тоже был ирландцем, мелким, да ещё и рыжим. Мэтт шепнул: «Стереотипы. Давай оденем в зелёный пиджак?», – но Александр шикнул на него, чтобы не отвлекал.
Интересный парень.
Александр провёл карандашом по новой странице, набрасывая глаза. Глубокие, тоже светлые, но темнее, чем у предшественника, и очень живые. Небольшой прямой нос, подвижные губы, высокие скулы. Бежевый с искрой костюм сидит отлично. Худоват, на камеру выйдет даже чересчур, зато эффект может получиться отличным – такой парень совсем в себе, чужой в обществе, непривлекательный для женщин. Разве что сил в нём нет никаких, и это видно. Средней комплекции девушка уделает его легко. Нужно будет подумать.
Александр довёл жёсткую линию верхней губы и спросил тихо: «Помнишь его на видео?» Мэтт покачал головой и сказал:
– Ты знаешь, я их вообще не запоминаю, пока не встречу. Мелковат.
Александр пожал плечами. Да, роста совсем невысокого, на взгляд – пять и три… с половиной. Но это не проблема: каблук и ракурс всё решают, пол-Голливуда подтвердит.
– Начинайте, мистер Барри, – велела Мари звучным голосом.
Барри…
Александр мысленно прокрутил в голове кинопробы, но так ничего и не нашёл. Мистер Барри подошёл к самому краю съёмочного пространства, как будто был в театре и выходил на авансцену, развернулся и остановился прямо напротив Александра.
Мари показала развернуть камеру. Мистер Барри подвинул стул, сел, и тут Александру бросилось в глаза то, что он не отметил сразу: костюм на актёре не просто сидит отлично, а пошит по фигуре. Он парой линий обозначил это на рисунке.
Барри не двигался и не говорил, и Александр посмотрел ему в глаза. Барри улыбнулся, облизнул губы и сказал совсем тихо:
– Да, мистер Грей, боги к вам милостивы, – у него был тенор, высокий, но не визгливый, – но боги скоро отнимают то, что дают. У вас впереди немного времени для жизни настоящей, полной и прекрасной, – в глазах его что-то поменялось.
Парень был на высоте. И плевать, что он крутил и вертел монолог по-своему. Не в порядке предложений суть, а в том, как достаточно пошлое уайльдовское рассуждение об абсолютной власти красоты он в самом начале превращал в угрозу.
– Вы удивительно хороши собой, мистер Грей. Не хмурьтесь, это правда. Подлинная тайна жизни заключена в зримом, а не в сокровенном, правда? – он сделал паузу, от которой, однако, не разило театральщиной. Просто как будто задумался. – Вы улыбаетесь? О, вы не будете улыбаться.
И всё-таки переигрывает. Но, надо признать, не критично и не глупо. Не пытается кривляться. Просто чуть-чуть перегибает палку, немного уходит в сторону Бродвея, где, чтобы зрители поняли мысль, её надо с нажимом и паузами сообщить со сцены.
– Вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придётся довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они вам будут казаться горше поражений, – Барри встал со стула, обошёл его и опёрся о спинку. – Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжкому будущему. Вы будете страдать ужасно… – он вдруг рассмеялся ни с того, ни с сего. Покачал головой и повторил: – Ужасно, мистер Грей, – и подмигнул Александру. Манерно раскланялся и, не дав Мари даже остановить съёмочный процесс, направился к выходу.
