И звучит это без всякой иронии. Я даже вижу в его бесцветно серых глазах оттенки сожаления. Мы с мамой в шоке, а Вован смеется.
– Прекрасно! Как быстро все разрешилось, – он кладет локти на стол и окунается лицом в ладони. Только рот между ними виден, точнее, оскал как у Джокера. – Давайте, блядь, сделаем вид, что никакой хуйни не было. И будем жить дальше, будто мы нормальная семья.
Брат пожимает плечами и раскидывает ладони, поворачивая голову от папы к маме и обратно. Похож на Макконахи в меме из «Настоящего детектива». И они оба глядят на него, как на сумасшедшего, в ожидании какой-нибудь неадекватной реакции. Я боюсь взрыва и заранее вжимаюсь в кресло.
– Никто никому не изменял, никто никого не предавал. Это же так легко! Знать, что твой отец – ублюдок, и брат – весь в него, а мать первого ненавидит до скрежета зубов, а во втором души не чает. Все абсолютно нормально!
– Ты где все уважение растерял, засранец? – папа вскакивает, нагибается через стол и хватает Вована за шкирку. Я пытаюсь отодвинуться, но сам же себе не даю, вцепившись в подлокотники. Все происходит за одну секунду. Никто даже пискнуть не успевает.
Мне мерещится, что у брата от страха волосы дыбом встали, включая брови. Он поднимает ладони, как будто сдается. Мама замирает в полуприседе.
– Ой, простите, пожалуйста, – от двери доносится тонкий голосок официантки.
Мы все поворачиваем головы на звук. В ее руках дрожит поднос с бутылкой и стаканами под виски. Кажется, время застывает. Я встаю и подхожу за своим заказом. Передав мне бутылку, Аня мигом скрывается за дверью. Приличия блюсти я не вижу смысла, поэтому пью из горла.
Папа отпускает брата, поправляет пиджак, резко одергивая его вниз, и садится как ни в чем не бывало. Снова принимается за стейк, не поднимая лица, и медленно жует.
– Сынок, и мне подлей.
Я ставлю поднос на стол и наполняю один бокал до краев. От нервов перелил. Хотя у папы, кажется, такой настрой, что он может все это выпить одним глотком.
– Спасибо.
Мама выпрямляется, жмурясь. Руку держит на груди. Вован тоже не садится. Обида перекашивает его лицо. Взгляд пилит меня ненавистью. Она никак не угаснет, скорее, наоборот, только крепнет. Раньше в глазах брата я всегда находил понимание и защиту. Он был моей опорой, особенно если весь мир вокруг рушился, когда родители ругались. Он единственный, в ком я был уверен, последний, кто меня не бросит. Раньше, до шестнадцати лет. Но я до сих пор не хочу верить, что как раньше уже никогда не будет. Я все еще ищу в нем ту опору и то понимание.
– Вот его, любимчика своего, – глядя на папу, Вован тычет в меня пальцем, – в преемники себе и готовь. Я с удовольствием посмотрю, как он за пару лет похерит все то, что ты создавал всю жизнь.
Брат обегает всех взглядом, словно леской проходит, разрубая нас на куски, как в фильме «Пункт назначения – 2». И папа меня глазами следом полосует. Он с этим безусловно согласен. И даже мама не сомневается, что так оно и будет, что ничего толкового из меня вырасти не могло. Да я и сам в этом убежден. Поэтому и не рыпаюсь.
– Суперсемейка, блядь, – выплевывает Вован и уходит из комнаты.
Мама жмурится опять на глубоком вдохе, который слышно застревает в ее груди и проявляется всхлипыванием. А папа, как только закрывается дверь, заливает виски в глотку, сразу половину стакана. И сперва полощет рот, лишь после проглатывает. Корчится носом, выдыхает в ладонь и закусывает кусочком с сырной тарелки.
