Учеба – отличная терапия. Мозг набивается кучей новой информации. Плохие мысли сами собой вытесняются. Я почти уже не плачу по ночам, когда думаю о Славе и мучаюсь вопросом, почему он не позвонил тогда.
Мне долго казалось, что дело могло быть в моем поцелуе с Валентином. Хотя нас никто не мог там видеть, вроде как. И Ксюня об этом ничего не знает. И я Валентина сразу отшила. Если бы Слава узнал, он как минимум спросил бы меня обо всем, и я бы ему рассказала правду. Но он даже не захотел спросить, значит, я была ему не важна. В конце концов, он получил от меня все, что мог. Я ведь полностью ему отдалась. Наверное, прибыв в столицу, понял, сколько красавиц упускает, и решил просто слиться. Даже объясняться не пришлось. Удобно.
Мне достаточно знать, что он благополучно добрался до Москвы и успешно прошел первый курс. Ему так понравилось, что он даже на лето не стал возвращаться, а остался там диджеить в ночном клубе. По крайней мере, семье он именно так объяснил свой неприезд. Поэтому Бархатовы, все втроем, ездили к нему в Москву на пару недель, как ездили и на Новый год. Слава сам за год в Питере ни разу не появился. Или я об этом не знаю. Мне теперь не положено.
Я тоже Ксюне запретила говорить ему обо мне, хотя уверена, что он и не интересовался. Мы уже с полгода его не обсуждаем. Или больше. Вообще никак не упоминаем то, что было. Мне до сих пор больно, а ее достало. Первый месяц она пыталась заставить нас со Славой созвониться. Но он игнорировал все ее просьбы и легко распознавал уловки. А я тупо смирилась с тем, что Слава не хочет меня ни слышать, ни видеть. Утешаюсь только тем, что поговорить он со мной не захотел, потому что ему все-таки стыдно.
Но гештальт остался. И мне требуется его закрыть. Поэтому я поступила в тот же вуз, на тот же факультет, только выбрала другую программу, куда смогла сдать вступительные: «Дизайн и современное искусство». Не думала, что пройду творческое испытание, боялась, что моя инсталляция из пенопласта и ваты будет выглядеть потешной, но мне повезло. И вот я тоже еду в Москву.
Мама не хотела меня отпускать, но папа ее уломал. Больше меня никто в Питере не держит. Бабушке в принципе без разницы, откуда я буду к ней приезжать.
Проницательная Ксюня сразу разгадала мой план.
– Конечно, ты по несчастливой случайности поступила в тот же универ, – усмехается она. – Сам-знаешь-кто тут совсем ни при чем. Тебе же так на него пофиг, что мне теперь и имя его всуе произнести нельзя.
Я давно заметила, как в Ксюне укореняется сарказм. Да она вообще язва в последнее время! Не говорит, а жалит. И сразу по сердцу.
– Да. При чем, – выжимаю из себя с задетой гордостью и кидаю камушек в пруд.
Это наша последняя покатушка перед моим отъездом. Я Ксюне немного завидую. У нее еще целый год прежней жизни, без перемен, переездов и отчаяния. А мне страшно. Здесь – все, а там – ничего. Один Слава, который не хочет меня знать.
И все же Ксюня безусловно права. Я еду туда именно из-за него. Просто хочу уже поставить точку, чтобы больше не мучиться неизвестностью. Надоело гадать, почему Слава меня бросил. Хочу услышать от него, даже если это будет обидно.
Пусть специальность не совсем та, что я хотела. На реквизиторов, вообще, оказывается, мало где учат. А тут хоть что-то близкое. И престиж. Пол-ляма за год обучения. Такие деньги мы втроем, мама, папа, я, кажись, за пять лет бы не заработали. А за счет государства можно и поучиться. И папа похвалил содержание программы. Говорит, не стандартная для классических живописцев, там я смогу свои бутафорские навыки развить и не только.
