Евксинефт, устав от долгих споров, предложил высказаться царям.
Первым взял слово царь Леотихид:
– Если спартанцы проголосуют за войну с персами и поручат мне возглавить войско, то предупреждаю сразу всех присутствующих: победить в этой войне нам не удастся, – промолвил Леотихид, мрачно сдвинув брови.
В облике Леотихида сразу бросалась в глаза некая расположенность к раздражению и неудовольствию. Его густые светлые брови слишком низко нависали над глазами, отчего взгляд Леотихида казался хмурым. Тонкие губы Леотихида имели привычку нервно подергиваться в минуты волнения, еще у него хорошо получались кривые усмешки и ухмылки. Глаза Леотихида имели ярко выраженный овальный разрез, причем уголки этих глаз были опущены книзу. От этого казалось, будто Леотихид взирает на окружающих с легким подозрительным прищуром. Леотихид имел мощное телосложение, но при этом он в свои тридцать девять лет ни разу не отличился на войне ни как храбрый воин, ни как умелый военачальник.
При своей необъятной лени и нежелании стоять во главе войска, Леотихид тем не менее обладал неуемным тщеславием, всепоглощающей завистью и частыми приступами уязвленного самолюбия.
Эфоры и старейшины прекрасно знали Леотихида, как и его манеру говорить, поэтому сказанное им никого не удивило и не разочаровало. Все ожидали, что скажет царь Леонид, обладающий такой массой достоинств, ценимых в Спарте, что зачастую его мнение воспринималось согражданами как единственно верное и неоспоримое.
– При всем моем уважении к Евксинефту, я хотел бы спросить у него, каково было бы его решение, если бы на родосцах не было вины в потоплении финикийского судна, – произнес Леонид, взирая на эфора-эпонима прямым открытым взглядом. – Могли бы тогда родосцы рассчитывать на помощь из Спарты в деле защиты своей попранной персами свободы?
– Даже в таком случае мое мнение осталось бы прежним, – твердо проговорил Евксинефт. – Дело не в вине родосцев, а в могуществе персидского царя.
Среди старейшин прокатился недовольный гул.
Леонид поднял руку, призывая к тишине.
– Выходит, дело не в виновности родосцев, налицо самый обычный страх эфора-эпонима перед персами, – вновь заговорил Леонид, обращаясь к старейшинам и эфорам. – Тут кто-то говорил про прозорливость, которой в свое время не хватило родосцам. А не повторим ли и мы ошибку родосцев, отказав им в помощи сейчас, когда персы еще не добрались до Крита. Почему наши союзники на Крите получили нашу помощь в войне против Кидонии, а родосцам многие из вас, уважаемые, помогать не хотят, невзирая на племенное родство с ними. Разве это справедливо? Разве это достойно нашей воинской славы?
Со стороны старейшин послышались одобрительные возгласы.
– Война с Кидонией и с персидским царем – не одно и то же! – раздраженно воскликнул Евксинефт. – Персидское войско в сто раз многочисленнее войска кидонян, это надо понимать!
– С каких пор, уважаемый Евксинефт, спартанцы стали страшиться врага, еще не вступив в войну с ним! – сказал Леонид. – Неужели мы хотим показать нашим союзникам в Элладе, что Спарта всегда готова выступить против заведомо слабейшего врага, что спартанцы не смеют греметь оружием, если дело касается персидского царя.
– У Спарты нет сильного флота, а у персов имеется очень много боевых кораблей, – промолвил Евксинефт. – Наше войско может оказаться отрезанным на Родосе.
