Хотел, хочу и буду хотеть, но тебе об этом знать рановато.
— Как свидание мечты, Морозова? — Напускного веселья во мне хоть отбавляй.
Настолько много, что она опешивает, глядя широко раскрытыми глазами с тонким, заметным только вблизи, ободком линз. И что за выкрутасы? Надеюсь, на смену имиджа повлиял не Велисов, иначе сдавать ему и сдавать. Хотя бы потому что глаза у Морозовой воспалённые — то ли не привыкли ещё к линзам, то ли отказываются их переносить.
В отличие от глупой хозяйки, которая вдруг решила стать «красивой», хотя, как по мне, и в прошлый раз был полный отвал башки.
— Я… Я не понимаю, о чём вы говорите, Илья Глебович! — А возмущения-то сколько, так бы и сгрести в охапку, чтобы не злилась.
— Да брось, на правах твоего временного уборщика, могу же я поинтересоваться, стоил ли того спор.
Одна фраза, а сколько эмоций! И розовеющие щёки, и даже немного злости. Да, Морозова, я самым наглым образом тебя провоцирую. Пока не знаю на что и не знаю зачем, но настроение из никакого мигом поднимается до верхнего шпиля универа. И не только настроение.
— Илья Глебович, — набрав воздуха, начинает она, — согласна, я повела себя глупо, но это не даёт вам…
Звук открывшейся двери активирует во мне какие-то скрытые рефлексы. Потому что секунда и Морозова снова стоит между моих ног, притянутая почти вплотную и едва ли не упираясь носом в мой нос.
— Что вы…
— Илья Глебович? — А рефлексы-то правильные, очень в тему. Голос Велисова раздаётся в тишине аудитории, и Маша дёргается в моих руках. — Извините, я попозже зайду.
Звук закрывающейся двери ложится музыкой на тонкий слух.
— Не двигалась бы ты, Маша, — наставительно изрекаю я и она перестаёт. Не потому, что послушалась, а потому, что задела бедром самое явное доказательство моей заинтересованности.
— Я напишу на вас в деканат, — мрачно обещает Морозова, больше не опуская взгляда ниже моих глаз.
— Пиши. — Можно подумать, эти жалобы там кто-то читает. — Только после факультатива о взрослых дядях и их реакциях, помнишь? — откровенная насмешка настолько её выводит, что Морозова отталкивает мои руки, отпрыгивая на несколько шагов.
— То, что было… — Если бы было, я бы запомнил. — Это не значит, что я теперь согласна на…
А вот с этого бы места поподробнее, но Машенька сбивается.
— И, вообще, мне не пять лет, чтобы разговаривать со мной как со слабоумной!
Не пять и даже не семнадцать, к моему большому счастью.
— Я умная, взрослая и уважающая себя женщина, чтобы позволять… — Что-что она сейчас сказала? — …даже если это грозит мне неприятностями. И, вообще…
— А, вообще, согласен по всем пунктам. — Я примирительно поднимаю руки, обмозговывая новое озарение.
— Тогда извиняйтесь! — внезапно наглеет Машенька и в изумрудных глазах ждут все кары небесные, если мне придёт в голову отказать.
— За что?
Хватает мгновения, чтобы оценить и умный взгляд, и миловидные черты лица, и общую Машенькину правильность. Мама будет в восторге, отец в шоке — самое то, чтобы провести безобидные выходные в родовом гнезде.
— За… — Если скажет за поцелуй, поцелую ещё раз. Так, чтобы было понятно, за какой из них действительно стоит извиняться. — За…
Осталось сделать так, чтобы она согласилась. Рассказать всё как есть? Что она нужна мне только для отвлечения родительского внимания?
И куда бы ты послал себя на её месте?
— За то, что смеётесь надо мной, — звучит уверенно, хотя мы оба понимаем — так себе аргумент.
