34 ступень - страница 9

Помимо отсутствия книг, в моей комнате не было телевизора. Могло ли это каким-то образом зависеть от типа комнаты? Я бы вовсе не был удивлен, если бы в клинике, как и в обычном отеле, существовала возможность выбрать комнату в соответствии с определенной ценой. «Стандартный номер или люкс?». «Хватит и обычного», – в моем воображении именно так мог звучать диалог между администрацией Тихой Долины и моей семьей.

В тишине, которая будто начинала обретать очертания и давить непосильной тяжестью, я решил отправиться на небольшую прогулку по зданию клиники. В конце концов, я мог взять книгу в библиотеке или же постараться утомить себя настолько, что снова смог бы отойти ко сну. На тот момент я не видел лучшего решения.

Коридоры также оказались далеки от моих представлений о психиатрической больнице. Несмотря на то, что я прохаживался по этим коридорам вчера вечером и даже сегодня днем, я лишь сейчас осознавал, насколько они напоминали часть обычного дома, большого дома с множеством комнат и дверей. На высоких табуретах стояли вазы со свежими цветами, а на стенах висели карты и плакаты с мотивационными фразами вроде «Все заживает со временем» и «Это работает, если ты позволишь этому работать». Подобное сочетание показалось мне не столько безвкусным, сколько странным, как будто главной задачей ответственного за это сумбурное оформление было заполнить как можно больше места на стенах. Портреты неизвестных мне людей, что-то, что напоминало рисунки самих пациентов, глянцевые плакаты, – ничто не было забыто при украшении бесконечного коридора, соединяющего жилую часть здания с холлом.

Свет в коридоре был включен, но я не мог отделаться от ощущения, что нарушал правила. В конце концов, в летних лагерях коридоры тоже были круглосуточно освещены, но это было скорее для того, чтобы вожатым было легче распознать нарушителей. Являлся ли я нарушителем? Согласно инструкциям, полученным во время ориентационной прогулки, нет, но ощущение, что я переступал определённые границы, не давало мне покоя, нервно щекоча изнутри и заставляя то и дело оборачиваться назад.

Страх быть обнаруженным улетучился, уступив место неожиданному осознанию. Осознанию того, что ранее, во время групповой сессии, я невольно солгал, но даже этого не заметил. Я сказал, что мой отец был серьезно болен, что было так же далеко от правды, как Земля от Марса. На самом деле физическому состоянию моего отца мог позавидовать любой мужчина его лет. Тем не менее я почему-то солгал об этом, и в тот момент мои слова казались мне частью моей реальности. Возможно, я хотел, чтобы это было правдой. Возможно, я был настолько обозлен на жизнь и на своих близких, что подсознательно желал им бед. Осознание этого имело горькое послевкусие, поистине мерзкое ощущение. Как будто внутри меня кто-то перемешал зубную пасту с апельсиновым соком.

Идя по коридору, угнетенный послевкусием, напоминающем рвоту, я обнаружил себя в холле и, приветливо улыбнувшись рецепционистке, почти не обратившей на меня внимания и ответившей вымученной и уставшей ухмылкой, я направился в южное крыло клиники. К счастью, мне не пришлось менять свой курс для того, чтобы найти библиотеку, – она находилась в конце коридора, сразу за «личной комнатой», предназначенной для встреч с посетителями, и столовой, которая к тому времени уже была закрыта. В библиотеке на меня нахлынул запах старой типографической краски и дерева – идеальный аромат для помещения, отведенного для книг. Медленно прохаживаясь вдоль стеллажей, почти упирающихся в потолок, я мельком просматривал названия книг и имена авторов. Я не мог отрицать, что Тихой Долине удалось собрать весьма внушительное собрание произведений, покрывающих различные эпохи и жанры литературы. Не то что бы я был большим экспертом, но я любил читать. Звук голосов литературных героев в моей голове навевал умиротворение, а шелест страниц создавал ощущение действия. Для меня читать книгу было как снимать кожуру с фрукта – глава за главой я отсчитывал страницы, приближаясь к цели, становясь ближе к сути. Так было до того, пока я не променял тихие вечера на шум баров в центре, с их неизменным однообразием и полнейшим отсутствием какой-либо претензии на смысл.