«Странно… почему они, их лица, не наделены печатью грусти? Где?.. Где всеобъемлющие, черно-фиолетовые, с примесью синего, мешки под глазами? Почему уголки рта растянуты в улыбке, от которой не веет цинизмом, или сарказмом, или пластмассой?» – вопросы, на которые нет ответов.
Также, по какой-то интересной случайности, меня подвозят, в основном девушки. Улыбчивые, светлые, радостные… Я часто меняю машины, чтобы не напрягать и чтобы путешествие было путешествием, но… почему в основном девушки?.. Это меня не только интересует, но и начинает волновать.
День семьдесят седьмой.
Я определил, куда меня несут редкие встречные. Я еду на юг… Погода становится благосклоннее. Ветра сильнее. Одежда, которую я несу на себе с города Грустных, все меньше подходит под окружающий меня антураж. Работа, попадающаяся мне, становится все менее разнообразной, и в основном это либо лопата, либо тяпка, либо ручная перекладка с одного места на другое чего-нибудь весомого.
Не знаю, в чем причина, но после ночи на вокзале, после работы лопатой и бросания угля, после въевшейся под кожу чёрной пыли я чувствую себя… превосходно! Кажется, внутри меня даже проросли ростки чего-то нового, красивого, окрашенного в красно-зелено-синюю гамму и в смеси этих цветов. До этого я был прочно связан верёвкой из апатично-серого цвета меланхолии.
В очередную свободную от работы ночь меня подобрала одна прекрасная леди, и мы поехали дальше, на юг. Она загадочно поглядывала на меня, словно стараясь понять, зачем я еду в одну с ней сторону. Будто бы я чужак, который пытается проникнуть в запрещённую область. Словно меня там ждут лишь тлен надежд и тотальное непонимание.
День семьдесят восьмой.
Мужчин действительно становится все меньше, и работу они выполняют все менее презентабельную. Машины, которыми они вынуждены пользоваться, преимущественно грузовые или приспособленные под выполнение определенных типов работ, типа: укладки асфальта, перевозок, ремонтных работ «на коленке» и прочих. Меня это вводит в ступор, хотя бы потому, что интеллект этих людей сильно занижен и не дотягивает до отметки статистического планктона из офиса. Кажется, некоторые практически не умеют или просто не могут говорить. Это странно… так же странно, как и реакция женщин на меня. Это смесь любопытства, страха, презрения и… непонимания.
«Ну, хоть в чём-то я способен понять вас», – думаю я, подсаживаясь к очередной девушке-водителю, от которой пахнет медовым гелем для душа и таким же кондиционером для волос.
– Что у вас с лицом? – спрашивает она, уставившись на меня, во время ожидания переключения цвета светофора.
– Меня… гложет… тоска… – проговариваю я, поймав себя на мысли о той, что слала мне записки-головоломки в облике цветов.
День семьдесят девятый.
Я чувствую скорое достижение странной точки, аномальной… геопатогенной зоны, не отмеченной на карте. Я это замечаю даже по мотелям, которые становятся и дешевле, и чище. Это что-то невероятное. Что-то, что не вписывается в рамки той реальности, к которой я так привык.
Я плачу всего пару грошей, за которые получаю чистые простыни, целые унитаз и раковину, идеально чистые зеркала, в которых отражаюсь я и мысли моего психоза. Так же, за тот бесценок, за отдаваемую в оплату шапку сухарей я получаю пускай не обильный, но очень вкусный завтрак. Но меня крайне напрягает ситуация гендерного плана… ведь я привык к численному равенству, а тут… тут мне нравится куда больше! Ведь каждую секунду глаз сам цепляется за длинные ножки и подкаченные ягодицы, за узкие щиколотки и сводящие с ума ключицы. И если бы меня не влекло бы в неизвестность, я мог бы сказать, что мое сердце начало оттаивать, а я – счастлив.
