День тридцатый.
Медленная, вязкая апатия выгнала меня из дома и заставила стирать подошвы ботинок о разбитые дороги районов. Она вела меня за руку, сквозь холод, сквозь звуки ночных дворов, сквозь мерзкий, плотный туман бастиона тяжелых снов.
Я наблюдал за фигурами, прятавшими лица под плотной тенью капюшонов. Всему миру они объявляли о своем политическом протесте словами «Политика – профессиональная ложь», карикатурными рисунками сильных сего слабого мира в изогнутых экранах, что больше напоминали кривые зеркала.
Я шел мимо оцененного избавления от одиночества, мимо кредитованного наслаждения, мимо узаконенного жидкого яда. Меня несло вперёд, и я думал только о том, что этот город лишь питает мою апатию… Что этот город не способен избавить меня от вечного настроения «сплин».
День тридцать первый.
Утро. Заснеженная метелью дорога. Суббота. Хочется послать все. Проклясть. Не двигаться. Но меня несёт по занесённому асфальту.
Холодно. Давно не было так холодно внутри. Наверное, это затянувшаяся зима так влияет на меня. Возможно, это долгий февраль, препятствующий оттепели, так влияет на меня. Возможно, дистанция, разделяющая меня и ту девушку, от которой пахнет медом и дымком, разрывает меня изнутри! И чем больший интервал времени и пространства простирается между нами, тем хуже. Возможно, даже не этот тяжелый февраль виновен во всем, возможно, причина скрыта в этой девушке… Точно, скрыта в этой девушке!
День тридцать второй.
Я люблю своих соседей, что живут этажом выше, а они любят ремонт, перестановку мебели и выяснение отношений. Они любят громко признаваться друг другу во взаимной, в великой, не знающей границ ненависти друг к другу. Они могут начать бить посуду, или же их собака внезапно обнаруживает портал в другой мир, и расположен он в действительно аномальном месте, так как каждый удар когтей по бетону отдаётся в моей квартире громким жестким скрежетом.
В скором времени на моей стене появится доска. На неё я буду клеить листы, обрывки, обрезки с разными вариантами того, как можно стучать, греметь, скрестись им в ответ. В самом верху будет надпись: «Начинать после полуночи».
День тридцать третий.
Я увидел, как она написала: «Все оттенки моего уныния». И понял – этот человек близок мне. На фотографии девушка держала букет белых цветов. Я в цветах ничего не понимаю, поэтому не придал значения… И был не прав.
– Привет… – отправил я короткое сообщение.
Меня взяла в плен моя нерешительность, и в диалоговом окне повисло одинокое сообщение.
Прошло время, и я получил ответ.
– Может, хочешь купить тот букет? – появилось на экране – За… денежных единиц страны грустных, – написала она, а меня вновь прошибло.
«Она слишком хороша, – подумал я и решил, что нам ни в коем случае нельзя встречаться. – Мы погрязнем в тугой субстанции беспросветного отчаяния», – понял я…
Да, я купил тот самый букет, расплатившись с доставщиком купюрами «страны грустных».
– Что за цветы? – спросил я у парня в фирменной футболке лавки флористов.
– Это розы, – ответил он, вежливо попрощался и покинул мою жизнь, а я залез в сеть, чтобы найти значение.
– Белые розы – это символ… тоски, – прочел я, и тонкая улыбка появилась на моем лице.
День тридцать четвёртый.
Букет белых роз долгое время стоял на подоконнике. Я ждал тот момент, когда все лепестки опадут, оставив после себя лишь сухие стебли, символ былой силы – символ жизни. Ежедневно отклоняя штору в сторону, я проверял, как они там… а они продолжали стоять и выглядеть так, будто бы атмосфера «страны грусти», проникающая сквозь тонкую оболочку стекла, питает их, наливает бархатным оттенком белого.
