Боль усилилась, глаз приоткрылся, и неясные очертания наконец стали обретать свои чёткие контуры. Зубы у зверя оказались выщербленными. Клыков не было. Это был не зверь, хотя воняло явно изо рта. Нос был плоским, с провалом посередине. Маленькие, узкие глазки с нависшими над ними безволосыми бровями готовы были разорвать его на части, но, видимо, одного желания было мало. Это был человек. Он тряс Богдана за плечо. И что-то требовал. Однако ответа получить не мог.
Память медленно возвращалась из глубин отключившегося сознания. Монголы напали на стоянку. Туматов прижали к скалам. Они отбивались. Там были Уйгулана и Аруна! При мысли о девушках, голова непроизвольно дёрнулась, и это движение болью отозвалось во всём теле. Спазм был такой глубокий и сильный, что на мгновение все мысли как будто вышибло из головы и там яркой вспышкой замерло огромное жёлтое пятно. Как солнце в зените, если посмотреть на него широко открытыми глазами. А потом глаз закрылся, и в голове снова наступила ночь. Только боль не прошла. Ныла каждая клеточка.
Один глаз открывался, другой – нет. Значит, затёк от удара или выбили. Руки пронзали тысячи острых игл, и это было хорошо. Они онемели, но кровь пыталась пробиться по зажатым венам и сосудам. Надо было помочь.
Богдан попытался повернуться на бок, но с первого раза ничего не получилось. Пришлось закидывать одну ногу на другую, крест-накрест, чтобы сдвинуть верхнюю часть тела с места. Ничего не получалось. Сбоку что-то мешало. Наверное, верёвки. Вспомнилась сеть. Да, на него накинули сеть. С тех пор, похоже, и не снимали.
– Билбэт… – раздалось где-то совсем рядом. Голос был тихий и жалобный. Правый глаз отчаянно задрожал, пытаясь шевелить веками вверх-вниз. Просвет стал чуть шире. Он лежал на возвышенности, неподалёку от того места, где они накануне защищались. Прямо отсюда начинался спуск к бывшему стойбищу туматов. Там виднелись фигуры людей и лошадей. Их было много.
Вдруг всё это заслонили два глаза – испуганных и невероятно знакомых. – Билбэт… Это я, Саха. Билбэт… – повторял юноша, чуть не плача. Он постарался что-то сделать, наверное, снять верёвки, но потом отдёрнул руки, услышав стон.
– Са… ха… – выдохнул Богдан сухими, как кора дерева, губами.
– Я сейчас. Подожди. У меня есть нож. Я спасу тебя. Подожди, – лопотал сын вождя, пытаясь что-то сделать.
– Нет, – из последних сил выдавил из себя Богдан. По внезапно замершему лицу юного тумата было видно, что он услышал. Но застывшее в глазах недоумение говорило, что он ничего не понял. Да и как ему было понять?! Это в голове Богдана мысли за мгновение оббежали весь круг возможных событий и приняли решение, которое прозвучало в этом коротком слове как приговор. А что мог знать о его намерениях Саха? Ничего. И рассказать ему это было невозможно. Скорей всего, монгол отошёл, и парень как-то смог к нему подобраться. Но монголы не убили его. Оставили в живых. Значит, он им нужен. Значит, не дадут умереть. И тогда он увидит Уйгулану. Или узнает, где она. А если Саха перережет верёвки, тогда всем им конец. Монголы убьют их. И спасти Уйгулану не получится. – Нет, – тихо повторил Богдан. – Ты как?
Сын вождя сразу понял его вопрос и со слезами на глазах рассказал, что Дари ранили, он оттащил его в расщелину, а когда хотел вернуться, там уже были монголы и всех связали. Он спрятался за камнем и не вышел. Так и просидел до утра.
