– Вот, и иногда прилетают мотыльки. Летом чаще, но и по осени ещё встречаются. А потом приходится долго жить и ждать тепла, чтобы искупить грехи.
Мальчик кивнул. Он уже раньше слышал про мотыльков, которые очищают душу, но пока ни разу их не видел. А отец любил повторять, что "это хорошо". Значит, пока не настало время.
– Я вот очень его жду. Нужно мне попросить прощения за одно дело.
– Какое?
Отец долго помолчал.
– Давнее, Антош. Давнее, но незаконченное. Нужно было поговорить с мамой, пока она была ещё с нами. А теперь вот поздно.
– Расскажешь, пап?
Отец медленно покачал головой.
– Может быть, позже. Думаю, ты пока не готов.
Мальчик поджал губы и смиренно кивнул.
– Но ведь когда мотылёк прилетит, я тоже услышу его слова?
Отец положил сыну на голову руку и взъерошил волосы.
– Не уверен. Мотыльки не так работают. Они говорят тебе о грехе, напоминают, прокручивают событие из начала в конец, а потом обратно. И это длится долго, намного дольше, чем кажется. Но все ощущают по-разному. Вроде бы мотылёк произносит обычные вещи, а каждый воспринимает иначе. Каждый слышит только про свой грех.
Мальчик помолчал.
– А что это вообще такое – грех?
– Ну как бы тебе объяснить… Когда делаешь то, что не следовало делать. И понимаешь это только потом.
Мальчик опять посмотрел на закат. Солнце уже опустилось, и красное небо начало темнеть. В кустах затрещали сверчки, заёрзали ужи, прячась под камнями и в тёплых лужах.
– Значит, если знать про грех заранее, то его можно и не совершить, правильно?
Отец пожал плечами.
– Пожалуй, что так.
– Тогда ведь можно сделать список грехов, и просто иногда на него поглядывать, чтобы не забывать.
– Да, сын. Есть такое дело. И список есть, давно уже. Говорят, что его написал сам Бог и дал своему пророку Моисею, чтобы тот отдал людям. Но люди слабы, не всякий сможет с собой справиться.
Отец протянул руку к выключателю на стене, щёлкнул тумблером. Под крышей веранды зажегся электрический синий фонарь-мухолов. Затрещал осевшей пылью, разгораясь и привлекая мелких насекомых.
– Поэтому мама ушла от нас?
Отец коротко кивнул, опять погрузившись в мысли.
– И поэтому мы уехали из города? Здесь больше мотыльков?
– Да. В городе насекомых почти не осталось, поэтому и грехов там больше. А искупления никакого. Вот все и стремятся раз в год или чаще выбраться за город и отвести душу.
– Это как?
– Ну, посидеть, подумать. Облегчить ношу. А потом опять грешить поедут.
– А мы останемся?
Отец слегка улыбнулся.
– Конечно. Я купил этот дом. Будем здесь жить.
Небо уже почернело. Большой пустырь перед домом погрузился во мрак – ни фонарей, ни автомобилей. Только пустота, тьма и ожидание. Тянулись долгие минуты.
– Ты думаешь, он сегодня прилетит? – тихо спросил сын, прислушиваясь к звукам ночи.
Отец не ответил, только пожал плечами. Потом повертел головой, посмотрел на фонарь. Редкие ночные насекомые иногда врезались в синюю наэлектризованную решётку и с тихим хлопком падали вниз.
Наступило короткое затишье: ночь застыла вязким желе, звуки притупились, и тут до мальчика донёсся мерный низкий гул. Он взялся вроде бы ниоткуда, проник в голову прямиком сквозь кости и заполнил всю черепную коробку.
Отец застыл. Он тоже услышал эти звуки, весь напрягся, прикрыл глаза. Гул окутывал их, отрезал всё восприятие от окружающего мира. Руки опустились на подлокотники, медленно сжались.
Гул нарастал, но мальчик не слышал слов. Он всё вертел головой и, наконец, увидел мотылька. Крупная бабочка с чёрными крыльями мерцала в голубоватом отсвете синего фонаря, и от неё расходились волны почти осязаемой вибрации. Вух-вух-вух-вух…
