***
Долгожданный вечер наступил. Сердце Лины с самого утра билось с перебоями, то замирая на мгновение, то бесконечно медленно падая внутрь, в чёрную дыру под солнечным сплетением. Она тщательно вымылась под душем, высушила феном волосы, накрутила плойкой локоны, накрасилась, оделась и уселась ждать назначенного часа. Время тянулось медленно, казалось твёрдым и застывшим, как эпоксидная смола. Всё в голове смешалось, обрывки мыслей хаотично крутились, не давая успокоиться и сосредоточиться. В какой-то момент Лина будто повисла в безвременье. Очнулась, когда пора было не идти – бежать на трамвайную остановку, чтобы не опоздать. Спешно накинула шубку и пулей вылетела из дому. Мелькнула мысль: "Что, если ты выходишь из дому целой в последний раз?"
Макс встретил на остановке с цветами, заботливо укутанными в старые газеты. Лина оценила: цветы посреди зимы – это знак серьёзного внимания и далеко идущих намерений… Хорошо это или плохо? Для начала, просто приятно. Дом оказался не так уж далеко от оживлённой улицы Никитина и трамвайного кольца на остановке "Сад мичуринцев". Страхи потихоньку отступили, казались надуманными. Особенно когда Макс сказал, что "предки" дома. Но сразу пригласил в свою комнату, не повёл знакомиться с родителями. Внутри у Лины неприятно кольнуло: "Значит, я просто очередная…" Она не додумала плохую мысль. Макс помог раздеться, предложил тапочки и открыл дверь в "святая святых". Обстановка комнаты была простой – письменный стол со стулом, книги на полках, ковры на стене и на полу, диван-книжка, как у них дома. И только необычного вида большой катушечный магнитофон, колонки, развешанные по углам под потолком, да полки с бесконечными бобинами придавали комнате вид музыкальной студии.
Макс сразу приступил к делу – усадил Лину на диван так, чтобы получился наилучший стереоэффект. Включил музыку, рассказывая в перерывах между композициями о том, что они слушают. Лина, оглушённая чистотой и необыкновенным объёмом звучания, с первых нот подпала под очарование мелодий, стала тихонько подпевать. Макс, улыбаясь, уселся рядом, будто невзначай положил руку на плечи Лины. Композиции сменялись, как в калейдоскопе, у Лины кружилась голова от музыки, от близости Макса, который прижимался бедром к её бедру, от ощущения его пальцев на талии, на плече, на руке… Он действовал осторожно, ненавязчиво, будто опутывая Лину сетями ласковых прикосновений.
Когда в полной темноте прозвучали первые мощные звуки "Стены" Пинк Флойд, Макс поцеловал Лину в губы. Язык проник в её рот, стал большим, твёрдым, неумолимым. Что-то новое, тянущее, томительное поселилось внизу живота, звало, ожидало с нарастающим нетерпением. И Лина вдруг ощутила, что язык Макса – это… Будто бы та часть тела, которая жаждет соединиться с нею, захватить её в плен, разорвать все преграды и проникнуть в сокровенное, потаённое, чтобы обладать ею безраздельно… Страх нарастал, но разгорячённое нутро протестовало, рвалось навстречу страшному и невыносимо сладкому – тому, что обещал настойчивый язык Макса. Руки его путешествовали по телу Лины, оглаживая сразу со всех сторон, проникая под блузку, под юбку, скользнули вверх по колготкам, оттягивая резинку.
И тут Лина вдруг вскочила, будто поднятая на гребень волны невыносимого страха, от которого хотелось кричать и мчаться опрометью, сломя голову, подальше – туда, где нет этих настойчивых рук, требовательных губ, твёрдого горячего языка. Где нет Макса. Растрёпанная, с пунцовыми щеками, она судорожно поправляла одежду и рвалась к двери: "Макс, я пойду, не провожай". Выскочив из дома, она побежала по тропинке к остановке, на ходу пытаясь попасть пуговицами в непослушные петли…
