69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание - страница 12

Наконец, женщина задергалась. Запах ее пота стал непереносим. Горгоной всем своим телом развернул Эллу к зеркалу. Та рыкнула и посмотрела в глаза своему отражению.

Кончив, Элла дернулась особенно резко и столкнула любовника на пол. Акемгоним поднялся и отправился в кабинку. Облегчившись, Горгоной впервые после «Бесов» испытал удовольствие.

Акемгоним и женщина молча оделись.

– Пойдем, – сказал он и взял Эллу за руку. – Наши друзья заждались.

– Ты не подумай, что я всегда…

Горгоной обнял женщину.

Снаружи Артур не пускал в туалет давешних геев. Хлопнув Эллу по заднице, Горгоной отвел его в сторону.

– Восемьдесят. Это с учетом умножения на два и скорости, – сказал Артур. Он всучил Акемгониму два пакета и убрал руки за спину. Горгоной вынул рубли и отсчитал пятьдесят тысяч.

– Признайся, ствол дешевка. Он хоть заряжен?

– На хрена ты таскаешь столько наличных, Акемгоним? Убьют ведь.

– Мне в бою смерть не писана.

Акемгоним заметил, что в их сторону, раздвигая плечом дергавшуюся толпу, направлялся Гагин.

– Чем больше денег мужик вынимает из кармана, тем он сексуальнее. Кэш это секс, Артур. Кредитки для слабаков. Будь другом, покарауль еще немного.

Гомики вышли из туалета. Других желавших облегчиться или заправиться Горгоной не увидел. Акемгоним кивнул Гагину, открыл дверь и пропустил его вперед.

– А, так ты с корешом что-то перетирал, – сказал Гагин, проходя в кабинку и не закрывая дверь. – А я смотрю, Элки нет, тебя нет… Неужели, думаю, она тебе дает где-нибудь за углом? Но она дорогая штучка, тебе не по зубам.

Гагин стал облегчаться. Горгоной достал из пакетов сюрпризы Артура. Гагин не спустил и повернулся к Акемгониму, застегивая джинсы.

Горгоной поднял «Вендетту» и сказал:

– Значит так, дорогой мой. Ты засунешь эту штуку в свой нежный анус и будешь двигать. В цивилизованном мире это называется «трахать себя фаллосом». Иначе я тебе мозги вышибу, жертва аборта. Уж ты не сомневайся.

– Акемгоним, ты с ума сошел?!

Лицо Гагина исказилось от ужаса. Возможно, Денис посматривал хоккей, однако навряд ли играл сам.

Акемгоним бросил Гагину дилдо – тот поймал его и застыл.

– Я сосчитаю до трех, – произнес Горгоной. – Цифры «четыре» не будет. Раз, два, аминь!

Покрасневший Гагин расстегнул джинсы и замешкался.

– Не останавливайся! – сказал Акемгоним.

Гагин стянул джинсы и беспонтовые коричневые трусы. Он посмотрел на фаллос в своей руке.

– Давай! – сказал Горгоной. – Пососи дилдо, так легче войдет. Отлично, повернись ко мне своей трусливой задницей. Я хочу видеть, что ты, правда, испытываешь наслаждение, а не симулируешь.

Гагин исполнил, вследствие чего Акемгоним был лишен удовольствия дальше наблюдать его перекосившуюся рожу. Фаллос на удивление легко проник в анус Гагина. Вероятно, Денис принял ствол за настоящий.

– Какая у тебя разработанная задница, – сказал Акемгоним. – Ты, часом, не сексуальный левша? Так Набоков обзывал гомиков. Писатель, а не хоккеист. Быстрее! Говна кусок, ты думаешь, я шучу?! Трахай себя быстрее!

Гагин ускорился.

– Ты что-то очень серьезный. Что ты больше не шутишь про меня и Эллу? Давай пошутим вместе. Нет? Чтоб ты знал, я сейчас отодрал ее. Прямо здесь. Не думаю, что у тебя есть шанс. Вряд ли она даст чуваку, кидающему резиновый фаллос себе под хвост.

Молчишь? Тогда я процитирую Достоевского, которого мы сегодня обсуждали. Настоящее горе даже феноменально легкомысленного человека превращает в образец стойкости. И даже солидности. Хоть на малое время. В эту минуту ты чертовски солиден, Денис. Может, даже стоек. Прости, мне не видно, стоит ли у тебя. А вот еще оттуда же… От настоящего горя и дураки порой умнеют. Это уж свойство такое горя. Слышишь: и дураки умнеют, вот так-то. Ты, я гляжу, поумнел.