Даже маленькие дети гостей переставали капризничать и, обступив музыканта, очарованно следили за его легко порхающими по грифу пальцами. Наталья Семёновна в эти прекрасные мгновения хлопотала у плиты и легко и счастливо улыбалась чему-то тёплому и у себя внутри.
В 1965-м году Егора Ивановича за доблестный труд премировали на работе путёвкой в крымский санаторий. В те времена в санаториях отдыхали двадцать один день, и никому в голову не приходило задаваться вопросом о том, почему человек едет на отдых один. Человек долго работал и устал, а значит, вправе получить свой заслуженный отдых под ласковым солнцем.
Проводы Егора Ивановича выдались шумными и весёлыми. Супруга заботливо собрала мужу большой чемодан. Под конец посиделок отпускник исполнил небольшой концерт для провожающих. В тот дождливый вечер семиструнка была особенно хороша. Она надрывно пела о дальних странствиях и приключениях, напоминая густым хором басов о привольном и раскатистом море. Собравшиеся аплодировали Егору Ивановичу стоя.
Ранним утром он, повесив на плечо любимую гитару, поцеловал жену в щёку и с огромным чемоданом в руке отбыл на тёплый юг. Наталья Семёновна мелко перекрестила автобус. С дорогой туда-обратно выходил месяц жизни без мужа. Не такой уж долгий срок. Можно и подождать.
Спустя месяц Егор Иванович дома не появился. Вместо него пришло из Крыма письмо в пухлом конверте и с пачкой фотографий. На каждой из них он был запечатлён на фоне моря и кипарисов в обнимку с гитарой и в окружении компании беззаботно улыбающихся молодых людей. В письме он сообщал жене, что в процессе отдыха примкнул к музыкальному коллективу и планирует ехать с ним на гастроли по приморским городам. Когда вернётся, не знает. Заявление об увольнении он направил почтой в Нижнекамск, а трудовую книжку ему должны выслать в Крым по адресу.
Что было дальше, я в подробностях не знаю, потому что в то время ещё не появился на свет. У меня есть лишь сухие факты, рассказанные мне Саньком.
Егор Иванович вернулся к семье в 1976 году, спустя одиннадцать лет после своего отбытия в отпуск. Где он провёл эти годы и как его приняла супруга по возвращению из странствий, для меня было и остаётся тайной.
Блудный муж, оказавшись дома, повесил на гвоздь постаревшую и уставшую от горячей южной жизни гитару и начал с того момента, где остановился. Устроился заново слесарем на завод, а спустя год у них с Натальей Семёновной родилась дочь Аня. Ещё спустя полтора года родился и мой друг Сашка. Мы прожили с ними в одном доме всё наше детство.
После возвращения домой отец Санька нечасто брал старую и верную подругу гитару в руки. А если и играл, то преимущественно один в своей спальне. До нас, маленьких пацанов, иногда доносились из-за закрытой двери печально-задумчивые мелодии, от которых веяло чем-то очень далёким. Как моросящий дождь в маленьком морском порту на краю мира.
Так мы и жили в те далекие семидесятые годы двадцатого века. Семь натянутых гулких струн, каждая со своим уникальным и неповторимо глубоким звучанием. Семь душ: Егор Иванович, Наталья Семёновна, их четверо детей и я. Ах да! И ещё звонкая когда-то семиструнная гитара, которая задумчиво и тихо висела на ржавом гвозде, безжалостно вкрученном в бок постаревшего книжного шкафа…
