Когда из-за «Волги» на встречную выскочил «пежо», Гаривас успел бросить свою машину вправо и вбил в пол педаль тормоза.
* * *
– П-п-представь: эта мыльница против Вовкиной «семерки». Случись лобовое – у нее бы движок в б-б-багажник улетел. Спас он эту овцу, чо там г-г-говорить. – Лобода затянулся. – И д-д-дочку ее спас. Он машину б-б-бросил вправо – а там меняли бордюрный к-к-камень. Небольшой участок, метров п-п-пять или шесть. Там бордюра не было, п-п-понимаешь? Если б был б-б-бордюр, то он бы п-п-просто размочалил правый бок, и все дела. А так его выкинуло на поручень, он его порвал, как б-б-бумагу.
* * *
BMW ударил в поручень и со скрежетом его разорвал. Машина качнулась, перевалилась и, крышей вниз, рухнула на шоссе. Искривились стойки, брызнули осколки триплекса. Распахнувшись, ударились об асфальт капот и крышка багажника. Задний бампер кеглей закувыркался к разделительному барьеру, на обочину покатился колесный колпак. Было слышно, как в изуродованной машине играет «Penny Lane». Спустя несколько мгновений с шипением загорелся моторный отсек. «Пежо» на эстакаде вернулся в правый ряд и встал.
* * *
– Ты выпей, Никон. – Лобода налил. – Выпей… Т-т-ты прикинь, к-к-каково мне было это слушать. Дэпээсник п-п-попался говорун, все в к-к-красках расписал.
– У него ожоги были очень тяжелые, – глухо сказал Никон.
– Так м-м-моторный отсек же загорелся… Из области ехал м-м-мужик на «газели», б-б-быстро среагировал. Выскочил, п-п-полил из огнетушителя. Молодец мужик, не забоялся – мог ведь б-б-бак рвануть. Потом еще люди п-п-подбежали, вытащили Вову… – Лобода взял рюмку, подержал в руке, поставил рядом с паспарту и спросил: – Сколько Вова п-п-потом жил?
– Полтора суток. Перелом основания черепа, перелом позвоночника в грудном отделе, разрыв диафрагмы, селезенки, перелом грудины… И ожоги.
– А что ты в больнице д-д-делал? Помогал к-к-как-то?
– Нет. Так, рядом сидел. – Никон махнул рюмку. – Он ведь в сознание приходил, ага.
– Д-д-да ладно? – недоверчиво сказал Лобода. – П-п-правда?
– Два раза. – Никон закурил. – Узнал меня.
* * *
Неподвижное лицо в буро-фиолетовых кровоподтеках над белоснежной воротниковой шиной казалось раскрашенным муляжом. Изо рта торчала гофрированная трубка интубатора, у изголовья мерно вздыхал аппарат ИВЛ, от стойки с реополиглюкином шла к подключичке силиконовая система. Из-под простыни тянулись дренажи с раневым отделяемым и мочой. Рядом с функциональной кроватью, полулежа в неудобном кресле, дремал Никон. Он сел, сонно посмотрел на наручные часы, поднял глаза и вздрогнул. Гаривас был в сознании.
– Вова… – Никон привстал. – Вова! Я здесь, слышь! Утром Бравик приедет… Старый, тебе больно? Я щас позову всех… Тебе больно, да? Щас – промедол, блин, омнопон, полегчает… У тебя, конечно, тяжелые дела, врать не буду…
Гаривас два раза медленно опустил веки: мол, понимаю.
– Оперировали тебя, все нормально… Удалили селезенку, диафрагму ушили… Сейчас все стабильно, гемодинамика хорошая, почки функционируют, все обойдется, не бзди…
Он врал, конечно: дела были отвратные. Перелом основания черепа, перелом позвоночника, при спленэктомии было тяжелое кровотечение, едва остановили. Никон выглянул из-за ширмы и громким шепотом сказал сестре:
– Дежурного доктора позовите.
И опять наклонился над Гаривасом.
– Ты давай воюй, блин… Вите Ольга сказала, что ты в командировке. Про машину не думай, хрен с ней, новую купишь…
