93 дня для тебя... - страница 33

— А ты не отбивалась.

— Нет, то есть да. Не так. Я отбивалась. Но он держал крепко, и я… Я подумала, дождусь окончания, а после двину.

— Но ничего не сделала.

— Нет… Ну хочешь он придёт и подтвердит мои слова. Он сам, между прочим, предлагал. Сказал, что готов потерпеть, пока ты станешь бить ему морду.

— Я не дерусь из-за шлюх, Кать.

— Один поцелуй и уже готов смешать меня с грязью? Ты ведь тоже любил, Антон. Куда делась твоя любовь?

— Я вызываю такси. А где твоя гордость, Катя? Хорошо, тебе меня не жаль, я подлец в твоих глазах. Тогда пожалей себя. Ну, хватит уже.

— Так не должно быть. Неправильно. Мы любим друг друга, и я не могу оставить всё как есть.

— Слушай, бывшего ты таким же образом преследовала? Не давала житья, маячила перед глазами, всё вынюхивала, выслеживала. Что ж теперь я его отлично понимаю. Проще было порвать тебе целку, чем отвязаться. Но когда он повёлся на все твои штучки, ты его кинула. Нашла меня. Новый дурачок подвернулся. Может, ты специально — сначала влюбляешь в себя, пользуешь, а затем бросаешь? Может, за что-то мстишь мужикам…

— Р-р, ну что ты за идиот! Я была подростком, когда решила, что влюбилась. Откуда мне было знать, что чувства несерьёзные?

— А с чего тогда ты решила, что сегодняшняя твоя любовь ко мне серьёзная?

— Сам посуди: если я прихожу снова и снова, несмотря на твои оскорбления, это что-то значит.

— Так не приходи! Сделай одолжение себе и мне заодно. Не приходи.

— Не могу. Моё сердце хочет быть рядом с тобой. Я люблю тебя и верю — ты любишь меня, даже если заявляешь обратное.

Антон разозлился. Просто взорвался пороховым порошком.

— Не смей решать за меня. Ка-те-ри-на. Говори за себя. За свои поступки я отвечал и буду отвечать сам. — Он подошёл вплотную ко мне, ноздри раздувались, гневный взгляд прожигал, белая футболка вокруг бицепсов натянулась. И я немножко, совсем слегка втянула голову в плечи… на упредительно-пожарный случай. Заметив моё движение, Антон нахмурился и сделал шаг назад. Гнев поутих, но недовольство грозило и булькало.

— Уходи, Катя. И повзрослей уже наконец. Над нами смеётся весь подъезд. Если ты продолжишь устраивать бесплатные представления, то вынудишь меня продать квартиру.

Приходилось признать, что угроза имела внушительный вес. Он мог осуществить её в любой момент. Как в один день перестал отвечать на мои звонки, так однажды съедет из квартиры. И вот тогда мне придётся встретить его — не Антона я имела в виду — а песец, который через букву «и», самый что ни на есть полный, и по всем фронтам сокрушительный.

— Ухожу. Можешь не провожать. Зря ты, Антош. Я никого и никогда не любила, как тебя. Думаешь мне легко? Унижаться, терпеть издевательства от тебя, слышать ехидные насмешки за спиной… Если веришь, что мне это ничего не сто́ит, или я ничего не вижу и не понимаю, знай, ты сильно ошибаешься.

Той ночью я впервые подошла вплотную к отчаянию. Для чего я столько времени пыталась воззвать к его совести, чувствам, нашему счастливому прошлому и обманутому будущему. Я сама не понимала, зачем каждый день ездила вечером к нему, торчала под окнами, ждала его возвращения ради нескольких секунд, когда он проходил мимо, зачастую не бросив взгляда не то чтобы ответить на приветствие.

Но я верила — он моя судьба. Не Денис, с которым мы встречались всего ничего и последний месяц я держалась исключительно ради воспоминаний о первой влюблённости. Какой же я сама себе казалась глупой и недалёкой, когда он приходил вечером ко мне, перемазанный машинным маслом, сексуальный, возбуждающий. Как только Денис перешагивал порог и вжикал молнией на перепачканных штанах, нас было невозможно оторвать друг от друга. Я отдавалась как в последний раз, уровень гормонов в крови зашкаливал и срывал тормоза напрочь. Коридор у входной двери видел… за некоторые акробатические этюды мне до сих пор неловко и не верится, будто это проделывала я, а мамин деревянный комод, на столешнице которого из всех побрякушек уцелела миниатюрная Эйфелева башня (она просто маленькая и металлическая, падала тысячу раз и всё равно как новенькая), удивительным образом сохранил первозданную расцветку ореха, а не превратился в красное дерево, покрывшись стыдливым румянцем. А когда плотоядный туман развеивался, что у нас оставалось?