95% меня – это ты - страница 12

Он посмотрел на миссис Роббинс отрешённо, передал ребятам протокол допроса, и они углубились в чтение. Женщина вернулась на своё место у окна, кошка снова прыгнула к ней на колени, устроилась калачиком и прикрыла морду длинным полосатым хвостом. Поглаживая свою любимицу, гадалка грустно покачала головой и прошептала про себя: «Ничего, придёт время, и они всё поймут. Нужно только время, время, а его так мало…».

Джордж этой ночью в Бостоне спал тяжёлым сном. Ему снилось, что он находится на арене цирка. Вот он закончил своё выступление, зал ревёт, зрители рукоплещут, бросают ему цветы… Он кланяется направо, налево, и должен задыхаться от адреналина… Но… нет, он не задыхается, у него просто… не бьётся сердце? Вот так вот просто. Вроде бы оно есть внутри, и сам Джордж прекрасно функционирует, но сердце не бьётся… А вместе с биением сердца будто ушла какая-то часть его души, очень важная часть, может быть, самая важная в жизни, но он никак не мог вспомнить, что же это такое, и от этого на него накатила дурная вязкая тоска, буквально нахлынула как морская волна высотой в человеческий рост, и он начал тонуть в ней, захлёбываться, пытаться вынырнуть. Но как он сможет вынырнуть без сердца?.. Он проснулся посреди ночи весь в поту и смятении. Немного полежал, пытаясь припомнить детали своего сна, но их быстро затянуло другими мыслями, которые, уловив момент пробуждения, тут же заняли всю его голову. Он глубоко дышал, потом немного успокоился, и когда картинки удушливого сна полностью заменились полуночными мечтами, он уснул.

Стив любил раннее утро. Когда никаких мыслей ещё нет, можно проснуться, но не открывать глаза сразу полностью, а приоткрыть сначала один глаз, потом второй – и увидеть узкую полоску солнечного света, который, найдя внимательного зрителя, сразу устремляется в щёлочку между его ресниц. Весёлый лучик разговаривал со Стивом, рассказывал, где был в эту ночь, кого видел и куда собирается теперь. Это было время Стива – только его одного. То единственное, что принадлежало только ему.

Стив мечтал жить в своём доме. Иногда в утренние часы он лежал в постели и представлял, что у него своя комната, своя кровать, свой шкаф, свой стол. Представлял, как он встаёт с кровати, подходит к столу и садится. Один. Он не знал, как это, но представлял, что это чудесно. А ещё он мог бы работать журналистом. Утром направлялся бы в редакцию крупной газеты, в огромный кабинет, где сидят множество таких же журналистов, ожидал бы с ними темы для новостей, а потом бежал бы за сенсацией в город. Он мог бы стать хорошим журналистом. Интересно, сколько платят журналистам? Хватит ли этого на покупку и содержание собственного дома? Время бежало неумолимо, пора было вставать. Он тяжело вздохнул и откинул одеяло.

Стив и чистил зубы под невесёлые мысли, его снова снедала тоска от необходимости идти репетировать. Каждый день, год за годом нужно было идти репетировать. Ему казалось, что вся его жизнь зациклилась, и он просыпается каждый день в один и тот же час, чтобы делать одно и то же – репетировать, репетировать, репетировать… Он ненавидел эти часы в гримёрке, когда ему красили губы, чтобы они «были чётче видны на лице» с арены. А потом часы на самой арене – вниз ногами, вверх ногами, ноги задом наперёд. Он изучил все движения наизусть до такого автоматизма, что разбуди его ночью, он повторит всё, не открывая глаз. Но нет, этого было мало. Придумывали ещё номера, и ещё, и ещё… Карусель выступлений крутилась так быстро, так монотонно, что он уже перестал стараться за ней поспевать. Очередной город, очередная арена, очередной зритель. Стив вроде бы смирился – а куда он мог деться? Контракт – штука серьёзная. И он принадлежит Моррису как свинья в загоне. На жалкие подачки, которые тот платит, нельзя даже купить нормальную одежду. А сам Моррис зарабатывает миллионы. Но в душе у Стива теплилась небольшая, совершенно несбыточная тайная надежда стать свободным, уйти от хозяина цирка и попробовать устроиться журналистом.