99,9 уральских франков и один пранк на сдачу - страница 8

Процесс эволюции регионального чиновника в москвича занимает годы. Это замечательно видно при посещении Госдумы: прижившиеся, прошедшие уже несколько созывов депутаты стараются выглядеть максимально спокойно, если не сказать демократично, а новички блестят и начищены, как самовары.

Типичный региональный чиновник: костюм (всегда больше на размер), галстук (странной формы), черные ботинки (часто с квадратными носами) и часы. Разница между рангами проявляется в затратах. Чем выше ранг – тем дороже часы и костюм, ярче галстук, ботинки менее практичны. Вместе с рангом растет и автомобиль. Вершина желаний – Lexus LX 470. Но общий знаменатель неизменен: все плохо сидит, как будто с чужого плеча, и глубоко провинциально. Самая дорогая вещь всегда носится напоказ.

Меня не удивляет, что человек, попавший во власть, практически сразу меняет свои привычки, мировоззрение и гардероб. Было бы странно, если бы он продолжал ходить по правительственным коридорам в неполитических носках.

Удивляет другое. Фактически за считанные дни новоиспеченный чиновник начинает говорить на другом языке. Этот язык как латынь: мертвый и гладкий. Не нужно

правильного произношения, достаточно правильной тональности.

Становится тошно. От того, что тебе врут.

И ты знаешь, что тебе врут, но вынужден слушать, как тебе врут. Чтобы знать, в чем именно тебе врут.

С этими думами я и отправилась в издательство. Надо такому случиться, по дороге я встретила пиарщика крупного энергетического холдинга, по совместительству писателя и поэта. Мы начинали вместе, в одном медиа-холдинге, я журналистом, он пиаром. За ним числилась одна слабость. Он безумно хотел писать. И готов был читать свои опусы кому угодно, даже дворничихе бабе Мане. Он писал хуже всех. Над его лепетом с «пиастрами» «канделябрами» и «мохнатыми ногами» тогда все хохотали.

И вот вам, пожалуйста – через пять лет графоман У. знаменитость! Автор пяти книг, почетный член СЖ, лауреат какой-то там премии и даже главред отраслевого издания. Хотя, писать за это время он так и не научился.

Я кивнула и попыталась пройти мимо, но он, догнал меня и предложил пообедать.

Полуденный голод заявил о себе громким урчанием, и я согласилась. Пока я согревалась сочным рибаем на подушке из руколы с розмарином под клюквенным соусом и пила эспрессо, он выплеснул на меня два десятка нелепых стихов. Обычная галиматья, ничего запоминающегося.

Читал он неестественно. В пароксизме восторга и упоения самим собой он закатывал белки, а в приступах лирики подгнусалилвал и неестественно тянул слова как в песне. То срывался на шепот, то так же неожиданно переходил на визг.

Внезапно он споткнулся, шлепая пустыми губами, попытался нащупать вылетевшее из памяти слово. Тщетно. Вместо продолжения из него вырвался стон боли и страсти:

– М-м-м-ы! М-м-м-ы-ы-ыыыыыыыыыы!!!

Этим и кончилось. Мистер У. замер, перевел дыхание, облизал пересохшие губы, глотнул зеленого чая, откинулся на стуле и спросил с нарочитой небрежностью:

– Как тебе нравится моя графомания?

– Очень странно, Александр, что вы свои «труды» открыто называете графоманством. Вы, действительно, согласны, называться графоманом публично?

– Да! Согласен!!! – Ляксандр разгорячился снова. – Графомания это болезнь. Острое, неисцелимое стремление производить стихи, пьесы, романы, наперекор всему свету. Какой талант, какой гений не страдал этим благородным недугом? Заметь! Любой самый паршивый, самый маленький графоманчишко в глубине своего болезненного воспаленного сознания верит в свою гениальность. И кто знает, кто заранее может сказать, как оно будет? Потому что нет никакой разницы. Ведь Лермонтов и Маяковский, Тютчев и Фет, Толстой и Гоголь, все великие тоже были графоманами. Многие до сих пор считают чеховские пьесы плохими. Просто ему повезло. Им повезло! Напечатали! Да, да! Не спорь, я лучше знаю. А если бы не повезло, если б не напечатали, что тогда?..