Нас Лондон встретил не туманом,
А ярким солнцем в феврале.
Я лично прибыл полупьяным
И сам себе сказал: «Але!»
Хотелось двигаться вприсядку,
И в руки взять аккордеон.
Туманный Альбион, как грядку,
Весь прорыхлить, со всех сторон.
На площади, на Трафальгарской
Пытался я залезть на льва,
А он застыл с безмолвной пастью,
Как нераскрытая глава.
Как в центре города красиво!
Гайд-парк, Грин-парк, сиди-дыши.
И кормят лебедей счастливых,
Совсем как наши, малыши.
Автобус, словно каравелла,
И у него есть свой закон:
Ты ждёшь, что он приедет слева,
А видишь – справа прибыл он.
Зелёное сукно повсюду:
На барных стойках, на столах.
Веками создавалось чудо —
Быт на британских островах.
Здесь хочется застрять надолго,
Здесь много милых, чудных мест.
Пусть Темза и не наша Волга,
Но рыба в Темзе тоже есть.
Аэропорт Хитроу снова.
Нас ждёт короткий перелёт.
Летим на Амстердам. ЗдорОво!
Страна тюльпанов тоже ждёт.
Весёлый город многолюдный,
Река вся в лодках, в них живут.
Не выпить в Амстердаме трудно,
Сплошные бары, в них уют.
И коноплёй повсюду веет,
Коль хочешь, так купи скорей.
Я ж у витрин застыл, немея,
В квартале Красных фонарей.
А вот тюльпанов не увидел,
Зато в музее был Ван Гог.
Да, Амстердам нас не обидел,
И отпустить никак не мог.
Всё остальное опускаю…
Очнулся я уже в Москве.
Сижу на лавочке, зеваю,
И весь, как будто, в волшебстве.
Да это, братцы, Патриарши!
Смотрю, напротив – Бегемот.
А вот и Воланд. Он не страшный,
Скорее выглядит, как лорд.
Он подошёл ко мне степенно
Сказал: «Допился, сэр-мусью?
Как это всё несовременно!
Где ЗОЖ? Давай тебе налью
Особой выдержки наливку.»
И рюмку в руки мне суёт,
А рядом с ним кривит улыбку
Втируша регент, сам Фагот.
Похоже, рюмочку бензина
Коварный Воланд мне поднёс.
Я задрожал, как лист осины
И околесицу понёс.
Я требовал сюда тюльпаны,
На Патриарши, на пруды.
А Воланд удалялся плавно,
В свои заморские сады.
За ним немедля испарились
Коровьев-плут и Бегемот.
В глазах моих огни искрились
И ныл отчаянно живот.
В момент исчезли Патриарши.
Один я дома, не в бреду…
Ни рюмки, ни глотка, ни чаши
С тех пор и в рот я не беру.
Помчусь я снова за границу,
Но в трезвой памяти теперь.
Мне луг тюльпанов ночью снится,
И в списке он моих потерь.
