Карта была физическая, поэтому на ней не было границ. Не было ничего, что помешало бы спокойно гулять по всей планете: ни таможен, ни высоких заборов, ни злых дядек с собаками, ничего такого, что могло бы помешать моим путешествиям. На стене висела моя карта, в мечтах − мой воображаемый мир.
На уроках географии учитель, тыча указкой в свою карту, монотонно рассказывал о движении тектонических плит, о часовых поясах и климатических изменениях на нашей планете. О том, как человечество влияет на все эти процессы. По очереди надо было выходить к доске и очерчивать указкой границы Евразии. Зачем-то обязательно надо было отличать Нигер от Нигерии и каждому в классе найти эти страны на карте. Каждый урок превращался в конвейер из учеников, которые по очереди выходили к доске и тыкали указкой в одну и ту же точку. Уроки истории же проходили более интересно, но лишь те, где учитель давал новый материал. Учить параграфы и пересказывать никто не любил, только слушать.
Хорошо запомнились те уроки, которые у нас вёл сам директор школы, когда замещал учителя истории. Мы тогда впервые ощутили себя участниками исторических событий, полностью погрузившись в атмосферу происходящего. Значит, многое зависит от того, кто и как преподаёт свой предмет? Он никого никогда не вызывал к доске, а ведя свой рассказ, курсировал по классу и иногда задавал вопросы, превращая таким образом уроки в дискуссию на разные темы. К слову, тема была – Великая Отечественная. Мы дружно всем классом ходили в разведку, выбирали более подходящую местность для атаки, наводили понтоны через реки и много чего ещё. Я со своим отрядом благополучно был разбит через пятнадцать секунд после атаки благодаря слишком прямолинейной тактике. Кто-то и вовсе небольшим отрядом попытался окружить целый гарнизон, не зная его размеров.
Эти несколько ярких страниц навсегда запечатлелись в моей памяти. Вся остальная учёба спрессовалась в однородную серую массу и больше напоминала тюремное заключение – от звонка до звонка. Сказать бы, что дело было исключительно во мне самом, в моей природной лени, но это не совсем так. Да, я откровенно дремал на уроках, особенно, если урок был скучным, а тема непонятной. Больше интересовался тем, что происходит за окном, нежели в классе. Но один лишь я?
Однажды учительница физики вместо обычного урока устроила нам разбор полётов, срываясь на крик. Она вопила, выпучивая глаза:
− Я вижу перед собой сплошную серую массу! Ваш класс напоминает какое-то болото! Никому ничего не надо! Какие знания я могу вам дать?!
Это была очень длинная тирада, которую даже нет смысла всю вспоминать и воспроизводить. Помню только, что на том уроке никаких новых для себя законов физики мы так не узнали, кроме, пожалуй, влияния ультразвуковых волн из глотки учителя на барабанные перепонки учащихся. Наверное, и она была в чём-то права, хотя была и другая сторона медали. Физичку открыто все не любили как человека, а не как преподавателя. Кто-то в душе́ даже ненавидел. А кому захочется получать знания от монстра?
Мне самому уже не хотелось вступать в контакт с учителями, выходить к доске и даже отвечать с места. Видимо, они это чувствовали, и наступил такой момент, когда меня вовсе перестали спрашивать, причём, по всем предметам. И это меня более чем устраивало. Таким образом, негласная договорённость была достигнута. Конечно, двоечником я не стал, просто закончились мои показательные выступления перед классом. В дневнике оценок становилось всё меньше, а к девятому классу они и вовсе перестали там появляться. Этот бесполезный документ был уже неинтересен ни мне, ни учителям, ни родителям.
