И наконец, он итожит собственные рассуждения фразой о той миссии, которую им обоим вскоре предстоит выполнить – стать некими «посредниками» (его термин) между промыслом Божьим и той слепой фатальностью, присущей в жизни каждому из нас (примерно так сформулировал).
– Что мне надо предпринять, чтобы Вы все же оставили меня в покое? И кстати, то что я потеряла память – это чьих рук дело? – заговорила она, когда тот взял уж слишком длительную паузу.
–Повторюсь, нам в первую очередь надо определить дальнейшую судьбу Марка Самуиловича. А если про забытое тобою твое же прошлое – однозначно наша работа и ничья иная, – тон максимально утвердителен.
– То есть, Дмитрий Терентьевич, как теперь поняла, что за мной будет последнее слово по поводу будущего этого самого главврача. И подтверждаете непосредственное участие вашей сомнительной организации в причинах и проблемах, связанных с моей головой. Не так ли?! – вновь заводится Анна.
– Все правильно, только стоит наверное добавить: помимо этого старого еврея тебе, мадам Заболотная, предстоит порешать будущее еще двух типажей. Но, вначале давай, однако, сосредоточимся, после всего рассказанного о нем, на этом экземпляре, – пальцем указав на человека, продолжающего находиться в смиренном полузабытье.
От этих всех перспектив и признаний Корнилова женщине стало снова не по себе – за что ей выпала такая напасть?! Правда опять почему-то не посмела решительно прекратить продолжение чего-то близкого к галлюцинации, когда реальность причудливо перемешана с болезненным сном.
А в данный момент представитель «Живой энергии» внимательно наблюдает за реакцией собеседницы. Судя по всему у того нет сомнений в ее теперешней лояльности, поскольку его сытое лицо выражает этакое крайнее самодовольство.
– Напоминаю, сегодня у нас разыгрывается категория «справедливость», поэтому следует поступать, Анна Юрьевна, по совести. Ведь любая твоя ложь, пусть даже во мнимое спасение кого-то, приведет лишь к собственному грехопадению, – звучит почти наставнически.
– Понятно, а как все это будет выглядеть? Я имею ввиду саму «процедуру» такого придуманного Вами «действа», – теперь серьезно настраивается Заболотная, у которой совсем не вдруг случается отключка в ощущении некой нынешней действительности….
А на безымянный палец правой руки дамы уже надевалось то обручальное кольцо.
–– «–
И тут ей привиделось следующее…
Она идет босая по какому-то ничем не ограниченному, заснеженному, нестерпимо белому, без единого пятна, полю. Причем, совершенно не ощущая никакого холода и ветра. И вот, не пройдя и пары десятков метров, перед глазами неожиданно, в свистящем метельном завихрении, возникает виселица, где в петле болтается Марк Самуилович с вывалившимся языком. Он в той же смирительной рубашке, со связанными за спиной длинными рукавами. Вид вполне себе мертвый, разве что ноги главврача конвульсивно и мелко подрагивают, словно жизнь в нем продолжает еще как-то теплиться.
Женщина к своему удивлению, ничуть не боясь, подходит к повешенному и начинает нервно выкрикивать, не отрывая взгляда от находящегося в воздухе тела:
– Здравствуйте (сказано уж явно не по обстановке), меня послали сюда, чтобы я сделала выбор – как с Вами дальше поступить? А на такое нет никаких сил, поскольку знаю – не вправе делать этого!
После этих слов, почти мольбы, резко стихает снежная круговерть, и небо просветляется. Вот только Марк Самуилович по-прежнему никак не реагирует ни на появление и речь Анны, ни на изменение погоды. Разве что чуть приоткрыл глаза, из-под век которых смотрит незрячесть. Теперь она падает на колени и обнимает обутые в летние сандалии ступни старого психиатра. Деревянная «Г» с перекладиной сильно заскрипела, а из ее горла вырвался протяжный звук, больше напоминающий волчий вой, в котором услышались звериная боль и безысходное отчаяние. Смысл данной нечленораздельности улавливается – похоже человек стоит перед чем-то неизбежным, отдаляющим его от Бога. А значит, сулящее вместо благости испытания. И именно последнее определяет всю нашу земную сущность – как мы умеем, все-таки, преодолевать то, что чужой волей ниспослано нам.
