Мы говорили о нем, а я все не могла понять о чем идет речь. И в какой-то момент меня охватило неизвестное чувство. Я захотела сбежать оттуда. Наверное, я сошла с ума, – она грустно улыбнулась. – Все стало таким тусклым и безжизненным, я стала испытывать отвращение ко всему, что любила раньше. Я задала себе всего один вопрос: что я здесь делаю? И не смогла на него ответить… Я не знала куда иду, словно на чей-то неведомый зов. И ноги привели меня в это место.
– Как интересно, – вяло отозвался я, скрещивая руки на груди, – особенно история про О'Галахона. А сейчас этого вопроса в голове не возникает?
Она внимательно на меня посмотрела. Глаза ее были чисты, но полны загадки, и сверкали в темноте.
– Нет, – уверено отвечала она.
– Значит, ты тоже пришла на зов смерти, – подвел я итог. – Любопытно, что подобное хорошо описано в медицинском справочнике болезней, когда человек думает, что он мертв – синдром Котара называется. А ты не думаешь, что уже мертва? – внезапно спросил я.
– Как это возможно? – удивлено захлопала ресницами Ада. – Я же чувствую свое тело.
– Может быть это не тело? – спросил я, и замолчал, взбираясь на один из каменных валунов, брошенных рядом с высокоствольным буком, затем продолжил: – Что если то, что ты испытываешь лишь воспоминание о прошлом, с которым ты не хочешь расставаться? Память призрака живет вечно, но она не приносит ему ничего кроме жгучей и отвратной боли.
Она нахмурилась. Кажется задумалась над тем бредом, что я любезно ей предложил, и после недолгого молчания спросила:
– И ты тоже мертв?
– Нет. – ухмыльнулся я. – Я только собирался это сделать.
– Почему? – с заинтересованным лицом обратилась она.
– Не знаю. – пожал плечами (признаюсь, с некоторым позерством), словно наш разговор проходил у меня дома перед камином. – Мне сложно ответить на этот вопрос. Иногда я и сам теряюсь в загадках своих чувств, и не могу даже в мыслях подобраться к тем ощущениям, чтобы передать их себе. Это… так странно – испытывать что-то и не знать, что именно. Ты будто себе не принадлежишь.
– Странно, – эхом повторила она за мной с задумчивой миной, после чего добавила: – Мои родные тоже меня не понимают, а друзья смеются, когда я пытаюсь с ними об этом заговорить. Они считают это ненормальным и не желают меня слушать…
– Их желания написаны на их же лицах… Но никогда не думал, что такая как ты придет сюда из-за «подобных» проблем.
– Что значит «такая»? – с ледяными нотками в голосе спросила она, уперев руки в бока.
– Такая… – снова повторил я, потеряв мысль, которая помогла бы все разъяснить и потому сморозил самую что ни на есть откровенную глупость, позабавив тем самым даже себя. – Имел ввиду… красивая!
Она вдруг холодно расхохоталась, видимо, уничтожая подступающее к лицу смущение.
– По-твоему, если я обладаю красотой, то у меня не может быть чувств?
– Я не это имел ввиду. Просто у таких как ты обычно другие заботы…
– А ты значит играешь роль непризнанного всеми шамана? – перебила Аделаида, обводя руками воздух.
– О чем ты говоришь?
– Да брось, это написано на твоем лице.
– Ты конечно не такая глупая как я думал… Но ты ошибаешься.
Лес вновь погрузился в глубокую дрему. Ветер успокоился и тихо шуршал в траве и зарослях листьев, за пределами чащи где-то вдалеке раздавалось стрекотание сверчков. В безмолвии мы провели пару минут.
Аделаида сощурила глаза и наконец произнесла:
