– Русский, открывай, не бойся!
– Сам откроешь и сам уйдёшь, будешь жить!
Потом позвонили в квартиру Зулфии, и Антошка чуть не взвизгнул от внезапно вернувшегося испуга, но его с абсолютно ничего не понимающей матерью спрятали в детской, в шкафу за длинными одеждами.
– Тихо, ради Бога, тихо, Зоя, – прошипела Зулфия и тревожным взглядом попросила о том же Антошку.
Мать и сын замерли, стараясь и не дышать.
– Кто там? – спросила Зулфия на таджикском и, как можно спокойнее, когда протрещал третий уже требовательный звонок.
Ей что-то сказали, и она уверенно ответила:
– Мужа дома нету, без него не открою, боюсь, а русские уехали, сама видела в окно, такси вызвали и уехали.
Ей ещё что-то сказали, но Зулфия осталась при своём:
– Правда, говорю. Уехали русские. Говорят, мужа её в магазине сегодня убили, вот они и уехали быстро. Фатима у меня в гостях, она подтвердит…
Зулфию снова попытались убедить, открыть дверь, но она не сдалась:
– Нет, нет, не открою, боюсь я, дети у меня спят. Юсуф вернётся, тогда приходите, пожалуйста, а мне, женщине, о чём с мужчинами говорить? Нельзя мне с чужим мужчиной говорить, муж ругать сильно будет. Нехорошо это.
Вскоре разговоры стихли и Зулфия осторожно распахнула створки шкафа.
– Ушли, – прошептала она, приложив палец к носу. – Видела в окно, ушли в другой двор. Много их и злые все.
– Господи, что же будет теперь? – взмолилась Зоя, подняв глаза к потолку и тут же опустив их в пол, поняв, Бог, если и был, даже в стране Советов, постоянно и каждому доказывавшей, что его нет, теперь ушёл навсегда и больше никогда к разочаровавшим его людям не вернётся.
– Уезжайте, Зоя, – ответила Фатима вместо Всевышнего, подтверждая мысли Зои.
– В Россию вы с Антошкой уезжайте, Зоя. В Россию, домой, а то убьют вас здесь, – тараторила Зулфия. – А мы с Юсуфом тоже рискуем, помогаем вам. Узнают, что мы вас вывезли, убьют и нас. Так хоть не за зря рискуем. Напиши бумагу, Зоя. Напиши, пожалуйста…
Антошка стоял и смотрел, как мать что-то быстро пишет на тетрадном листочке в линеечку, и ему уже не было страшно. Слёзы высохли, как и не было их вовсе, а в детском мозгу уже рождалась ещё неосознаваемая ненависть и неотступно свербела мысль: «Русских убить, Таджикистан для таджиков. Нет! Нет! Это нерусских убить, всех нерусских убить! Это Россия для русских».
Мальчик не знал, что такое Россия и где это. Он никогда там не был, и в книжках читал лишь про два огромных, красивых русских города. Москву и Ленинград, где когда-то произошла революция. Но он уже наверняка знал и другое, раз его дом не в Душанбе, если он здесь чужой, то там, в Москве он будет среди своих. Россия для русских. И обязательно убить всех остальных, кто туда приедет. Их же ведь туда тоже не звали.
Нельзя? А кто так решил? Если можно убивать русских, его папу можно, то и русским тоже можно убивать. Всех убить. Всех, кто не русский. Теперь только так правильно и будет, и попробуйте поспорить.
Когда мальчик с мамой, будто преступники, коим вовек не сыскать прощения, выходили в сопровождении дяди Юсуфа и его брата, из подъезда, Антошка увидел, как у соседнего сидит, вытянув ноги, его учительница русского языка – Клавдия Дмитриевна. Не видя ничего и никого вокруг, она выла, подобно шакалу:
– Саша, они Наташеньку нашу забрали! Саша, скажи им, пусть вернут нам нашу дочку! Я на всё согласна, пусть забирают эту проклятую квартиру, только Наташеньку пусть вернут, и мы сразу уедем! Саша, почему ты молчишь?! Саша, скажи им! Саша!
